Екатерина Жирицкая
На дачную культуру накладывало отпечаток размытое чувство собственности.
Юрий Рылеев. Сад поэтов
– Ольга Борисовна, в чем феномен русской дачи?
- В российской традиции дача – не просто место обитания. Это стиль жизни со своим узнаваемым бытом и устоявшимися развлечениями, телесными практиками и фольклором, детскими играми и распорядком дня. Не будет преувеличением сказать, что на дачах, в их насыщенной культурной среде, сформировалось мировоззрение нескольких поколений советской интеллигенции.
Еще с дореволюционных времен, когда и сложился этот тип отдыха, дача была частью именно интеллигентского быта. Врачи, профессура, юристы, инженеры, художники, артисты в отличие от дворян не имели своих поместий. Зато им было по карману арендовать домик на лето. В советскую эпоху дачная жизнь носила подчеркнуто маргинальный характер. Это было пространство, удаленное от Центра и власти (хотя парадоксальным образом, порой этой властью и данное), – среда, благоприятная для альтернативных образов жизни. Часто именно на дачах в период гонений находили убежище диссиденты (хрестоматийный пример – Александр Солженицын, скрывавшийся на даче Мстислава Ростроповича). На дачах хранили самиздатовские рукописи, когда боялись обысков в московских квартирах. Здесь можно было вести вольные разговоры и слушать «вражьи» радиостанции. Дача служила прибежищем и для вещей, не вписавшихся в советский быт, превращаясь в хранилище дореволюционной материальной культуры. На дачных чердаках можно было найти вещи, которым тогда хозяева не придавали значения, а сегодня они имеют статус антиквариата. То есть дача была хранилищем альтернативной культуры.
– Несмотря на это, стародачные поселки были выстроены как некое достаточно прозрачное, доступное для обозрения пространство.
– На дачную культуру накладывала отпечаток важная особенность советской цивилизации – размытое чувство собственности. Люди жили не в своих, а в государственных квартирах, и это легкомысленное отношение к частной собственности проецировалось и на дачную жизнь. Многие участки имели условные границы. Сдавая дачи на лето, никто не заключал письменных договоров, достаточно было слова и доверия. Некоторые участки имели статус проходных. У нас на Николиной Горе многие хозяева дач совершенно спокойно относились к тому, что через их участок ходили соседи просто потому, что здесь был удобный спуск к реке.
Общность пространства приводила и к отчасти утопическому ощущению общности ценностей. Казалось, что все вокруг свои. Можно было без предупреждения заглянуть к соседу на чай. Или, скажем, традиция отмечать Новый год, когда сначала компания встречает праздник на одной даче, а потом начинает мигрировать по дачам знакомых – подобное незваное вторжение тоже считается нормальным. Когда тебя приглашали в гости, всегда подразумевалось, что у тебя было право захватить пару-тройку незнакомых хозяину друзей – твоя дружба служила для них рекомендацией. То, что сегодня называется личной территорией, privacy, вполне легитимно нарушалось. Такая открытость входила в кодекс дачной жизни. На воротах висели таблички с фамилиями хозяев, никто не конспирировался.
Традиция спонтанного прихода в гости сохранилась на Николиной Горе до сих пор, а вот прозрачность пространства теряется. Проходные участки исчезли вообще. Там, где раньше стоял хлипкий штакетник, возвышаются внушительные заборы. Частично эти заборы имеют практическое назначение, потому что сквозь Николину Гору прошла автомагистраль. Внутренние заборы куда менее агрессивны, и удаленные от дороги участки до сих пор огорожены старым штакетником.
– Давайте поговорим подробнее о самой Николиной Горе. Как формировалась особая аура поселка, тот мощный символический потенциал, за приобщение к которому нувориши выкладывают миллионы?
– Первые дачи появились на Николиной Горе в 1926 году. Тогда группе советской интеллигенции было позволено выбрать место в Подмосковье, чтобы основать свой дачный поселок. В конце концов они остановили выбор на живописном месте недалеко от Звенигорода. Классический российский пейзаж – красивый крутой берег, сосновый лес, излучина Москвы-реки, песчаные пляжи. Так возник кооператив работников науки и искусства (сокращенно – РАНИС). Основателями кооператива были известные люди того времени. Первым председателем был знаменитый ученый, полярник, академик Отто Юльевич Шмидт. На Николиной Горе жили писатели Викентий Вересаев, Александр Чаянов, врач Николай Семашко, актриса Антонина Нежданова, Василий Качалов, композиторы Сергей Прокофьев, Виссарион Шебалин, пианист Святослав Рихтер, театральный художник Федор Федоровский, семья Михалковых-Кончаловских... Среди нынешних обитателей поселка – профессор Сергей Капица, киноактер Вячеслав Тихонов, семья художников Кравченко, актер Василий Ливанов, прямые потомки поэта Федора Тютчева – Пигаревы, Юрий Башмет, Николай Петров, Вера Шмидт, архитекторы-авангардисты Татьяна и Евгений Романовы...
– Любое место «с историей» обрастает мифами. Своя мифология, безусловно, есть и у Николиной Горы.
– На Николиной Горе жили люди с яркими и драматическими судьбами, дававшие пищу для таких легенд. В части поселка Заречье располагается дача выдающегося ученого, нобелевского лауреата академика Петра Капицы. С 1921 года Капица работал в Кембридже с физиком Эрнестом Резерфордом и в начале 1930-х периодически наезжал в Россию повидать родителей. В 1934 году Сталин запретил ему вернуться за границу. Тогда был создан Институт физических проблем, где Капица получил должность директора, а фактически стал пленником советского режима.
В послевоенные годы Петр Капица за ссору с Берией был сослан Сталиным на дачу на Николину Гору. Это, конечно, был достаточно мягкий вариант ссылки. Но жить на даче и нигде официально не работать Капица не мог, и нашлись люди, которые взяли на себя риск принять опального ученого на работу. С 1950 года Петр Леонидович числился сотрудником Института кристаллографии, в котором тогда директором был Алексей Шубников, а позднее – мой отец Борис Вайнштейн. Даже на даче Капица не прекращал исследований. Он оборудовал лабораторию, которой присвоил ироническое название «Изба физических проблем». На участке Капицы сохранился еще один раритет – лодка «Гелий», которую строили несколько поколений семьи Капицы.
Более драматичная история связана с дачей Серебряковых. Этот участок находился на высоком берегу, откуда открывался чудный вид на реку. Частым гостем Серебрякова был прокурор Вышинский. Попивая с хозяином чай на веранде, он нахваливал пейзаж. Вскоре Серебряков был репрессирован, а Вышинский, срочно принятый в члены кооператива, стал законным хозяином дачи. В годы перестройки эта история всплыла, потомки Серебрякова подали в суд, и – уникальный случай – им вернули дачу. Сейчас она принадлежит наследникам первых владельцев – семьям Гордона и Серебряковых.
Живая легенда Николиной Горы – художница Наталия Алексеевна Кравченко. В молодости она была изумительной красавицей, ее портреты писали Артур Фонвизин, Алексей. Кравченко, Степан Дудник, Даниил Даран, Ростислав Барто, Константин Рудаков, Сергей Герасимов, Андрей Мыльников, Павел Соколов-Скаля.
– Символическую ценность места повышают и его многолетние традиции.
– На Николиной Горе немало традиций именно в культурной жизни. Есть, к примеру, замечательная студия детского творчества «Чудо-кисточка». Среди детских кружков на Николиной Горе выделяется хореографическая студия, созданная почти 80 лет назад. Можете представить, сколько поколений никологорцев там занималось? В мои школьные годы в студии преподавала бывшая балерина Большого театра Вера Николаевна Светинская. Я до сих пор помню ее изящные движения и мысленно слышу ее голос: «Третья позиция!» Отчетные концерты студии проходили – и проходят до сих пор – в старом деревянном клубе, центре культурной жизни поселка. Это огромная деревянная изба и выходящая на улицу сцена-веранда. На этой сцене – еще одна традиция Николиной Горы – дают открытые музыкальные концерты. Раньше они проводились как открытые репетиции знаменитых музыкантов – Прокофьева, Рихтера, Башмета, а сейчас прекрасные классические концерты организует флейтистка Татьяна Ларина, а рок-концерты – Александр Липницкий. На никологорские концерты было не принято наряжаться. По залу порой пробегала собака, между рядов бродили дети. Это было почти домашнее музицирование, поэтому прийти «на Рихтера» можно было с собаками и детьми.
Ауру Николиной Горы сформировало то, что здесь жили несколько поколений людей, которые придерживались своих традиций не только в сфере культуры. Действовала никологорская солидарность: если кто-то голосовал на шоссе, останавливались и подвозили. Проходя по берегу, здоровались со всеми встречными. Я до сих пор на прогулке со всеми здороваюсь, даже если не знаю этих людей близко, – здесь у каждого большой круг «шапочных» знакомств.
– Образ жизни на даче задает и организация пространства. Как выглядел традиционный участок на Николиной Горе – ведь в каком-то смысле это была и проекция интеллигентского отношения к миру как таковому?
– Классическая никологорская дача – это коричневые, потемневшие от времени деревянные дома с остроконечной многощипцовой крышей. Некоторые дачи носят отпечаток позднего модерна, потому что их строили архитекторы, еще заставшие эпоху начала ХХ века. У таких домов обычно имелась застекленная веранда на первом этаже и открытая терраса с балконами (мы их называли «краешками») – на втором.
Дачный быт Николиной Горы предполагал существование на открытом воздухе. Изначально в РАНИСе давали большие, в гектар, участки. Владельцы многих сохраняли полноценный лес с подлеском, папоротниками, ягодами и грибами. То есть на большом участке с нетронутым лесом стоял скромный дом. Эти дикие участки, заросшие иргой и бересклетом, были раздольем для детей. Там можно было устраивать тайники и штабы, можно было спрятаться в кустах, если не хочешь идти обедать. На Николиной Горе процветала детская культура, но ее всеми силами поддерживали и взрослые – гоняли на велосипедах, катались на лодках, играли в бадминтон. Отчасти, конечно, это наследие дореволюционных традиций, когда на дачах люди чувствовали себя привольно – мужчины занимались спортом, а женщины отступали от строгого кодекса дамских туалетов и, скажем, не одевались по полной форме к обеду или ходили без корсетов, чего они не могли позволить себе в городе.
Новые интеллигентские дачи на Николиной Горе сохраняют в своей эстетике этот вольный дух – вот, к примеру, дом флейтистки Татьяны Лариной: глядя на него, любой человек невольно начинает счастливо улыбаться: это радужный, переливающийся всеми цветами деревянный домик, одна стена которого целиком расписана детскими рисунками. Это антипод высокомерной новорусской архитектуре. Но самое главное, что это настоящий открытый дом, где всегда рады гостям, собираются талантливые люди и звучит музыка. Тогда понимаешь, что дача – это прежде всего атмосфера любви, юмора и непринужденного дружеского общения.
– Итак, за 80 лет Николина Гора обросла мифами и традициями и сформировала свою собственную культуру. Но с начала 90-х обитателям Николиной Горы пришлось столкнуться с носителями иной культуры. Эта культура также проявляла себя в самых простых, бытовых мелочах, за которыми стояло совсем иное восприятие мира.
– Да взять хотя бы ту особенность организации пространства. На старых дачах жизнь протекала на улице. Новые русские, которые стали селиться по краям Николиной Горы, покупали небольшие участки. Лес, куда мы всегда ходили собирать грибы и землянику, в начале 1990-х был целиком застроен коттеджами, представляющими типичный образец «новых» рублевских дач. На маленьком участке стоит гигантский дом, занимающий весь участок, – ясно, что ни о какой «жизни на воздухе» речи не идет. Участок мостят плитами, что было совершенно несвойственно старым дачам, деревья нещадно вырубаются. То есть формируется совсем другая культурная география.
Когда по соседству с Николиной Горой стали появляться эти несуразные каменные избы, старые никологорцы и приезжавшие к ним гости ходили смотреть на эти поселки, как на экспозицию архитектурных нелепостей. Местной достопримечательностью стал коттедж, напоминающий индийский храм с колоннами. «Индийская» дача не раз переходила из рук в руки. Очевидно, жить в ней долго не мог никто.
Новые дачи транслировали чувство страха. Это были убежища, чьи владельцы чувствуют себя в опасности. Глухие стены, окна-бойницы, огромный забор, видеокамеры, свирепые собаки – все готово к обороне, «не подходи!». Какая уж тут открытость! К тому же строения производили впечатление общественных зданий. Их можно было принять за гостиницу или кинотеатр, но никак не за частный дом, в котором живет семья. К счастью, этот период эстетического банкротства уже заканчивается. Люди стали приглашать нормальных архитекторов, поездили по миру, и сейчас многие из этих жутких объектов перестраиваются.
– По тому, какой архитектурный стиль выбирают для своих коттеджей новые соседи Николиной Горы, можно судить об их мировоззрении. Среди них по-прежнему популярны европейские шале, дома в классическом стиле. Очевидно, их обитатели пытаются вписать себя в существующую традицию.
– Новые дачи сейчас фактически окружают Николину Гору, берут ее в кольцо. Но, что характерно, застройщики этих поселков стремятся превратить в бренд особую атмосферу Николиной Горы, позаимствовать ее наработанную десятилетиями культурную ауру. Например, за пределами Николиной Горы находятся дорогой клуб с тренажерными залами и салон красоты, который называется «Семейный клуб «Николина Гора». Появился новый коттеджный поселок, который грамотные риелторы назвали «Николина поляна», – классический случай использования репутации исторически сложившегося бренда.
– Николиной Горе еще повезло. В других стародачных местах, например Малаховке, Клязьме, прежних владельцев довольно агрессивно выживают со своих мест «новыми деньгами». Культурная аура места, очевидно, является капиталом, за который нувориши готовы конкурировать со старой элитой.
– Речь идет о власти над территорией, в которой аккумулирована работа прошлых поколений. Перед нами очередная вариация чеховского «Вишневого сада». Эта коллизия повторяется на каждом новом витке истории, когда появляются новые Лопахины. С точки зрения историка культуры, я бы сказала, что речь идет о борьбе за присвоение символического статуса аристократии.
В любом обществе существует социальная группа, которая задает культурные и этикетные нормы. Авторитет этой группы вовсе не всегда подкрепляется солидным финансовым положением. Но независимо от своего экономического положения именно эта группа играет роль элиты, задает обществу модели поведения и культурные нормы. В дореволюционной России это были дворяне, а в советское время – интеллигенция, которая являлась хранителем дворянской культуры.
Обитатели стародачных поселков – ученые, врачи, музыканты, художники, актеры – в большинстве своем принадлежали к среднему классу. Не отличаясь фантастическими доходами, интелигенция тем не менее делала главное – производила культурные ценности и научные знания, а в быту частично сохраняла дворянский образ жизни, занимая пустующее место аристократии как культурной элиты.
В начале XXI века новые обитатели коттеджных поселков претендуют на то, чтобы разыгрывать из себя дворян, представляя себя владельцами поместий, где есть слуги, личные садовники, конюхи, повара. Но это поверхностный, материальный уровень подражания. Требуется подкрепить игру за счет «памяти места». Не удивительно, что для самого дорогого жилья, будь то город или пригород, выбираются места с наработанной аурой. Арбат, где селилась интеллигенция и дворяне; Пречистенка, где жили многие писатели, философы и художники; в Подмосковье – та же Николина Гора, Переделкино, Кратово, Клязьма.
– «Новые деньги» не только предпочитают места с историей, но и перенимают традиции других элит.
Взять, например, общественные развлечения, так активно сейчас насаждающиеся на Рублевке. На берегу Москвы-реки рядом с Николиной Горой есть колхозное поле. Теперь там раз в году проводится турнир по конному поло, съезжаются дамы в вычурных шляпках. Но надо понимать, что это искусственная и весьма форсированная попытка создать традицию в первом поколении, когда своих традиций еще нет. Форма для нее ищется то у английской аристократии, то у российского дворянства, то у советской интеллигенции.
– Каков смысл этих заимствований?
– Каждой новой экономически утвердившейся группе нужно выработать культурный язык. Речь идет об имидже социальной группы, о том, какие ценности связываются с ней в обществе, как она себя преподносит. И здесь действительно есть некий ролевой репертуар, набор амплуа, в которых может выступить человек состоятельный, желающий явить миру свое лицо. Это может быть, допустим, роль мецената, роль покровителя спортивных забав, роль ценителя старины. Подобные приемы придают новым деньгам вид «старых», поколениями заработанных денег, за которыми уже стоит и престиж, и сложившийся образ жизни, и почтенные традиции. Поэтому эти культурные амплуа сегодня очень востребованы.
Проще всего заимствовать их из прошлого. Не случайно российские нувориши стремятся заявить о своей близости к аристократической или православной традиции. Меня уже не удивляет, когда губернский клуб в Горках-2 носит название «Дворянское гнездо», дорогие рестораны на патриархальный манер именуют «Причал», «Веранда у дачи», а новый бассейн в фитнес-центре открывают с благословения священника. На Рублевке вовсю идут культурные игры.
– Почему это все же игра?
– Критик буржуазной культуры, семиотик Ролан Барт говорил, что надо фиксировать момент, когда культурное притворяется природным. Это знак активного внедрения новой мифологии – если деловые проекты преподносятся как нечто естественное, само собой разумеющееся, будто за этим стоит вековая традиция. Например, когда в глянцевой газетке «На Рублевке» нахваливают филиппинских нянь так, будто их нанимали в рублевские семьи испокон веков. Или когда девушки из Жуковки, «заскочив» в Барвиха luxury village, «попутно» покупают дорогие безделушки. Надо иметь достаточную трезвость ума, чтобы понять истинный сигнал, который кроется под этой хорошо наигранной наивностью: напряженная имитация естественности. Иными словами, наша буржуазия испытывает дефицит символического капитала, им не хватает расслабленности и уверенности, которую может обеспечить только исторически сложившееся социальное поле.
– Для меня удивительно, что вы называете интеллигенцию в качестве группы, у которой нувориши тоже хотят что-то позаимствовать. Мне казалось, что выбрана стратегия дискредитации, когда интеллигенцию представляют как маргинальную группу.
– Отвечу одним примером. У родителей с «новых» никологорских дач достаточно денег, чтобы оплачивать занятия своих детей в дорогом семейном клубе неподалеку, но многие из них предпочитают отдавать детей в непритязательный хореографический кружок в РАНИСе. Не в целях же экономии они это делают! Значит, эти небедные люди понимают – в этом кружке, общаясь с детьми из интеллигентных семей, их ребенок, возможно, научится чему-то большему, чем классическим балетным позициям. И хотя интеллигенция не выиграла безоговорочно исторический спор, но она по-прежнему располагает «символическим капиталом». Она оставила за собой язык, право называть и классифицировать вещи, создавать нормы. Этого отнять нельзя. До тех пор пока она удерживает эту трудную привилегию, есть альтернатива обществу потребления. Основное, что определяет культурную ауру места, – работа духа. И главное, что подрастает много детей, которые, надеюсь, будут продолжать никологорские традиции.
Дарья Гармоненко