Цена

Официальная премьера "Фауста" назначена на 30 сентября, а все спектакли, которые играют в Театре на Таганке с середины апреля, Юрий Любимов называет так полюбившимся ему западным словечком "превью". Вроде бы и спектакль, а вроде бы и нет. Хвалить - пожалуйста, критические замечания лучше поберечь до премьеры. А поскольку премьера назначена на 30-е, когда у Любимова - день рождения, да не просто день рождения, а юбилей, 85 лет, то о какой критике вообще может идти речь. Хочешь сказать доброе слово - говори, а если чего не понял или что-то не по душе пришлось, то правильнее всего обойтись молчанием. К тому же Любимов добрался уже до тех высот, с которых художник вправе сам решать, кому нравиться, а кому - нет. Как режиссер, привыкший работать открыто (причем довольно рано он стал пускать зрителей едва ли не с самых первых репетиций), он, разумеется, рассчитывает на понимание, но одновременно он, кажется, перестал заботиться об этом. Кто захочет - поймет, а если кто не поймет, Любимова это, думается, не расстроит: он привык как к поклонению, так и к проклятиям. Тем и другим он заслужил, а вернее отвоевал себе право на труд, право делать то, что ему захочется, что интересно.

Его новый "Фауст" - конечно, это разговор Любимова с Гете, но в свете только что сказанного (может быть, поэтому-то как раз и прежде всего) его новый "Фауст" - это разговор Любимова с самим собой. Словами "Фауста" (то есть в меньшей степени словами Фауста старого - Александра Трофимова и Фауста молодого - Владимира Черняева). Или - на слова "Фауста". Тут еще можно уточнить, что "Фауст" Гете звучит в переводе Бориса Пастернака, в музыкальном сопровождении Владимира Мартынова и в художественном оформлении Бориса Мессерера.

Где-то Любимов уже сказал, что не собирался ставить "Фауста" целиком, поскольку это неподъемная затея. Опыты такие были, два вечера подряд играл "Фауста" Стрелер, то ли 18, то ли даже 20 часов длился спектакль Петера Штайна. "А я, - сказал Юрий Петрович, - стараюсь делать то, что в силах небольшого театра". И потому его спектакль длится час сорок, без антракта.

Это - разговор не о том, как "продал и спасся", но - о цене жизни. Любимов, который никогда не казался "вещью в себе", который, казалось, всегда говорил то, что думает, и здесь вроде бы выкладывает многое из скопленных за годы раздумий. Не утаивая мудрости прожитых лет. И в знакомых формах Таганки, которая и в лирике не теряла публицистического запала и задора. Говоря о жизни и смерти, он не упускает возможности вдруг вплести намек на ваучеризацию, юбилей которой надо было праздновать в этом году (а каждый зритель вместе с программкой получает цветную ксерокопию ваучера с печатью "ФАУСТ" и автографом Любимова на обороте). Или - особенно проартикулировать слова о народе, который всегда и везде глуп и, в общем, мало чем отличается от безликой толпы.

Ему интересно слушать, как стих превращается в песню, как пропевается стихотворная строка, как в стихе открывается певучесть. Или, наоборот, превратить "Евгения Онегина" в рэп. Когда-то вся Москва рвалась на "Мастера и Маргариту", чтобы посмотреть, как там на Таганке летает над сценой голая актриса. В "Фаусте" Любимов отказывается от полетов: "Показать полеты по-настоящему - это нужно Копперфилда приглашать". И выстраивает на сцене систему зеркал, которые "подчеркивают "зазеркальность" и фантастичность действия". А хор ведьм марширует по сцене слева направо и справа налево, верхом на метлах┘ Зато огонь настоящий! И стихи - настоящие, в переводе Пастернака, словами которого говорил когда-то со сцены Таганки Высоцкий-Гамлет.

У Любимова всегда умели читать стихи. И всегда любили читать стихи - достаточно проглядеть репертуар Таганки, чтобы обнаружить, что около трети всех спектаклей - это пьесы в стихах или поэтические представления, без чего немыслима любимовская Таганка: "Антимиры", "Павшие и живые", "Берегите ваши лица", "Послушайте!", "Пугачев", "Гамлет", "Владимир Высоцкий", "Пир во время чумы", "Борис Годунов", "Электра", "Медея", "Хроники" Шекспира, "Евгений Онегин" (и недавно еще режиссер сказал, что в его планах - спектакль по стихам советских поэтов). Без "Фауста" было не обойтись, другое дело, что ставить "Фауста" в юности, вероятно, бессмысленно, поскольку это рассказ об итогах и об уже пережитом опыте. Так что Любимов не зря откладывал этот спектакль "на потом". И, вероятно, не без умысла в бесконечных превью откладывал и откладывал премьеру до праздничного дня.

С высоты прожитых лет он, кажется, не рассчитывает на внимание посвященных и знатоков и даже не уверен, что в зале соберутся те, кто успел ознакомиться с литературным первоисточником. Конечно, книга толстая, а история - слишком длинная. И сам не стал пытаться поставить "Фауста" целиком по той же причине.

Он выбирает всего несколько "крупных планов". К остальному же подходит в соответствии с начальным пожеланием: "А главное, гоните действий ход/ Живей, за эпизодом эпизод┘" Подстегивая действие, слова эти не раз за время спектакля повторяет Феликс Антипов - директор театра.

Театральность, как обычно, всячески подчеркнута и бесконечно обыгрывается, и потому в хор, среди охранников, стукачей и палачей, всякий раз вклиниваются, будто втянутые в водоворот событий, какие-то театральные служители, кто-то - с реквизитом, кто-то - с бумагами. И кстати, любые возможные замечания он заранее будто просчитывает и снимает, парирует проникающей буквально во все самоиронией, всегдашней таганковской дистанцией, равнодушием к психологической школе. И потому в парении взметнувшейся над сценой ткани, парении, которым Любимов готов любоваться, насколько хватит воздуху сил держать эту ткань на весу, - в этом парении столько же магии, сколько и в рифме, и в слове. И жизни в ней - столько же.

Любимов верит не актеру, а слову, которое тот должен произнести с нужной мотивировкой, в нужной тональности, в согласии с музыкой этой минуты. Если у актера получается, он верит актеру.

Живи хоть миг┘ жизнь - это долг┘

Простые истины. Но кто скажет, что Гете - простак?