Ностальгический сувенир

Ну-ка, ну-ка, где там сегодняшний фельетон?
Федор Бронников. За чтением газеты. Шадринский городской краеведческий музей имени В.П.Бирюкова

Жил-был когда-то фельетон. Хотя его печатали на последней странице газет и в конце журналов, но читать начинали газеты и журналы именно с фельетона. Он был лучшим другом читателей. потому что помогал искоренять зло, был сатирическим откликом на злобу дня и привлекал читателей и остротой темы, и разоблачениями людских пороков. Доставалось всем, и фельетон особенно не любили, да что там – не любили, ненавидели и боялись чинуши, нечистые на руку дельцы, всякая нечисть, потому что после появления его в печати следовало наказание. Кроме того, герои фельетонов подвергались осмеянию, их сравнивали с персонажами Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Ильфа и Петрова. А кому, скажите, пожалуйста, понравится предстать в потешном виде?

Фельетон разоблачал и смешил, хотя и мучился в оковах советской «свободы слова».

И вот эта свобода слова грянула, отменена была цензура, а фельетон, недолго помучившись, умер. Что же стряслось? Фельетон оказался в парадоксальной ситуации: те пороки, которые он высмеивал, вдруг поменяли знак минуса на плюс. Стяжательство, обман, подлость, бесстыдство, безнравственность, пошлость стали нормой, а нажива для одних и выживание для других – смыслом жизни. Слово оказалось беспомощным перед новыми реалиями жизни. Грубая сила и деньги решали все проблемы. А смех был поставлен на службу шоу-бизнеса.

Рассказы Георгия Ландау и О.Л. Д’Oра – ностальгический сувенир, память о фельетоне, который не выдержал свободы слова.

Георгий Ландау

Смешной фельетон

Есть муки, известные только юмористу.

* * *

Юморист приходит к редактору.

– Принесли что-нибудь?

– Принес, – сдержанно говорит юморист.

– Смешно?

Юморист скромно улыбается.

– Да, кажется, что ничего. Довольно удачно.

– Позвольте-с.

Редактор сдвигает очки на лоб, отчего его малоподвижное, обыкновенное лицо принимает выражение любознательности гранитной глыбы.

Юморист делает судорожное усилие, чтобы не засмеяться первым, и икает.

– Вы что? – удивленно спрашивает редактор.

– Ничего, – быстро отвечает юморист.

Наспех затушевывает ошибку кашлем и терзается, что прервал чтение посреди самой удачной фразы.

Редактор перевертывает страницу.

«Сейчас», – решает юморист.

Спешно готовится, чтобы его авторский смех не вышел громче и визгливее редакторского.

Понемногу овладевает собой.

«Не смеется, черт┘»

Пытливо изучает иссиня-спокойное лицо редактора. С надеждой догадывается: «Смеется одному ему присущим, неслышным внутренним смехом».

Овладевает собой больше, чем нужно┘

Отвертывается.

Кончил.

– Да-а, – говорит редактор задумчиво.

Молчание.

– На похоронах Евтихия Преосвещенного не были?

– Нет, – глухо отвечает юморист. – Не был.

– Так┘ так┘ Да-а┘

Щадя авторское самолюбие, редактор добавляет:

– Хорошую семгу дешевле чем за два сорок не купишь.

Берет фельетон, озабоченно смотрит на заглавие, в середину. Наконец признается:

– Не смешно.

Всматривается в юмориста серьезно и с сознанием дела своей чисто физической правоты признается еще раз:

– Не смешно.

Юморист выразительно молчит.

– Вам самим-то смешно? – хочет доискаться редактор.

– Мне?

– Да, вам.

– Мне смешно.

– Так-так┘ Мда-а┘ Что вы, собственно, находите смешного? В каком месте?

– Вообще.

– Нет, где именно? В чем?

– Так трудно сказать. Вообще┘ Ну, например, на второй странице, в конце.

– Вот здесь?

– Д-да┘ здесь.

Редактор перечитывает, нахмурив лоб и почесывая пальцем подбородок.

– Так┘ Что же тут, собственно, смешного?

– Вообще все.

– Нет, вы объясните – это все-таки интересно.

Юморист невыразительно молчит. Он знает, что никакое блюдо не выиграет во вкусе, если его подать пережеванным.

– Вы кому-нибудь читали этот фельетон?

– Читал, – лжет юморист. – Очень многим. И все страшно смеялись.

– Да?

– Да.

– Гм┘ Может быть, им и без того было весело?

– Нет, наоборот. Большие неприятности.

– Так. Так┘ Возможно┘ Конечно┘ Так вы говорите – смеялись?

Тикают часы.

Юморист слышит, как редактор для очистки совести шарит, роется внутри себя – доискивается, не улыбнулась ли там какая-нибудь его клеточка.

Напрасно.

– Не смешно, – окончательно говорит редактор и, не глядя в глаза юмористу, протягивает ему рукопись.

– Что делать? – пожимает плечами юморист; его губы искривлены болезненно-иронической улыбкой.

– Вот тот ваш фельетон был интереснее, – приветливо говорит редактор.

– Н-не знаю. По-моему, этот несравненно лучше.

Юморист не знает, так ли оно на самом деле, знает только, что этот, неудачник, ему дороже, милее, ближе.

– Заходите, – напоминает редактор.

С деланой улыбкой юморист пожимает руку. В дверях он быстро обертывается.

– Вы что? – спрашивает редактор.

– Вы, кажется, засмеялись?

– Н-нет┘ Мне показалось, что это вы.

– Ах, да! Виноват.

* * *

Не особенно смешно? Возможно, возможно.

«Новый Сатирикон»,

1914 г.

О.Л. Д’Oр

Банкир Сашка

Из глубокой провинции приехал по своим делам в столицу немолодой, но тем не менее честный человек.

В глубокой провинции еще встречаются такие типы. Пошел он гулять по Невскому, удивляясь великолепию столицы, элегантности дамских туалетов и дороговизне извозчичьей таксы.

Возле одного дома провинциал остановился, пораженный как грандиозностью постройки, так и обилием стилей разных эпох. Первый этаж был построен в строгом стиле нестрогой Эллады. Второй этаж был построен в норвежском стиле, третий – в итальянском, четвертый – в мавританском, пятый – в древнеегипетском. Шестой и последний этажи были построены в строго выдержанном филистимлянском стиле.

С изумлением осматривал дом ошеломленный провинциал. Наконец, он не выдержал, остановил прохожего и спросил его:

– Кто этот богач, который для постройки своего дома выписал архитекторов из Древней Греции, Италии, Египта и даже из земли Филистимлянской?

Прохожий внушительно ответил:

– Этот дом – банк и принадлежит владельцу его, банкиру Сашке.

Пошел дальше провинциал, думая о богатстве вышеназванного банкира.

На одном углу он вынужден был остановиться, так как громадная толпа преградила ему дорогу.

Толпа стояла с поднятыми вверх головами. Глаза их при этом были жадно устремлены на красовавшийся в окне плакат.

Тихонько провинциал тронул за рукав стоявшего рядом с ним солидных лет человека и спросил:

– На что они все смотрят?

Спрошенный нетерпеливо ответил:

– Тут редакция самой распространенной в городе газеты. Телеграммы читаем.

– Самая распространенная газета?.. А кому она принадлежит?

– Вы не знаете? – со своей стороны, удивился спрошенный. – У нас маленький ребенок знает, что она принадлежит банкиру Сашке.

Покачал головой бедный провинциал. Пошел дальше, думая: «Даст же небо одному человеку так много в ущерб другим». Шел он, так размышляя, долго шел, пока не понадобилось ему перейти через улицу.

Лавировал он между экипажами довольно искусно и был уже почти на противоположной стороне, как вдруг из-за угла вылетел автомобиль, до того шикарный, что трудно было не обратить на него внимание.

В автомобиле сидела толстая, обвешанная драгоценностями женщина. Жирные белые пальцы были усыпаны кольцами. На толстых ногах красовались сторублевые ботинки; шляпу диаметром в два аршина покрывали желтые, черные и белые страусовые перья. Казалось, что три или четыре страуса сели случайно на шляпу дамы в автомобиле и бросились в бегство, оставив на шляпе свои хвосты.

Зазевался провинциал и не заметил, как шикарный автомобиль промчался мимо, слегка задев его, отбросил в сторону.

Поднялся с земли провинциал и, счищая грязь с платья, спросил:

– Чей это автомобиль?

Какой-то прохожий презрительно посмотрел на провинциала и с усмешкой ответил:

– Банкира Сашки.

– В автомобиле была его супруга?

– Нет, его «пассия»... Она каждый день в это время здесь катается.

Преисполненный почтения к банкиру Сашке провинциал с благоговением подумал: «Сколь счастлив должен быть этот человек! Ему принадлежит самый стильный дом в городе, самая распространенная газета и самая толстая женщина».

Подумал он о своем скромном положении, и уныние закралось в его душу. «Несправедливо ты, небо, к людям! – думал он с укоризной. – Одному даешь много, другому – ничего».

Вдруг его мысли прервал какой-то шум. Он поднял голову и увидел странную сцену: у подъезда богатого особняка стоял черного цвета автомобиль. По направлению к автомобилю шел великолепно одетый господин. По обеим сторонам его сопровождали двое городовых.

Довольно большая толпа стояла у подъезда и тихо перешептывалась:

– Так скоро┘ В один день допросили.

– И арестовали?

– Как видите...

– Видно, немало нажульничал.

– Работал, не стесняясь...

– И попался...

Провинциал подошел к одному из толпы и нерешительно задал вопрос:

– Кого это арестовали?

И услышал в ответ:

– Банкира Сашку...

Оторопел бедный провинциал, а когда пришел в себя, расхохотался.

С тех пор он больше не завидовал никому и не роптал на небо.

«Новый Сатирикон», 1916 г.

Публикация Рафаэля Соколовского.