Рафаэль Соколовский
Налакаться в зюзю всегда приятно...
Питер Пауль Рубенс. Пьяный Геркулес. 1611. Картинная галерея, Дрезден
Сатириконцы во главе с Аркадием Аверченко не чурались земных удовольствий и немало времени проводили в ресторанах. Здесь за рюмкой вина и разной закуси, в шумном застолье, между прочим, решалась и судьба очередного номера журнала «Сатирикон» – обсуждались темы фельетонов и карикатур, обменивались мнениями о событиях дня и т.д. В каком из ресторанов застигло сатириконцев известие о введении в России в 1915 году сухого закона в связи с войной, уточнить не удалось. Но наверняка именно в ресторане и родилась мысль о создании пародийного сборника «Осиновый кол на могилу зеленого змия». Аверченко «произнес» надгробную речь – плач об исчезновении пьянства на Руси, Бухов распространился на тему «Всемирная история пьянства», Гуревич написал пародийное исследование о влиянии алкоголизма на человека, Тэффи поделилась мыслями и воспоминаниями «о том пьющем времени», что якобы осталось в далеком прошлом. Книгу проиллюстрировали художники журнала – Лебедев, Радаков и Ре-ми.
Не знаю, почему в разгар антиалкогольной кампании 1985 года не вспомнили об этой замечательной и полезной книжке – может быть, юмор кое-кого предостерег от ража превращать в общем-то доброе дело в политическую кампанию с уничтожением виноградников, винными очередями, «сухими свадьбами» и разгулом самогоноварения, то есть превращение борьбы за здоровый быт в абсурд.
Тэффи
Теперь это вымирающий тип.
Наши потомки будут вспоминать о них, как об ацтеках, ихтиозаврах или мамонтах.
Они вымирают.
Недавно удалось мне видеть один редкий экземпляр, так ярко напоминающий еще недавнее прошлое.
Экземпляр шел по улице, покачиваясь и молча кренделяя ногами. За ним следовала озлобленная кучка завистников.
– Где это ты насосался-то? – ревниво спрашивали они.
И никакого дела им не было до личности этого кренделявшего человека. Их интересовало только одно: где и чем. Где это благословенное место, где можно раздобыть такую штуку, от которой ноги кренделять начинают? И что это за штука такая?
– Неужто водки достал? – со стоном вырвалось у кого-то.
И все были мрачны, и жутко было видеть их сдвинутые брови и хищно оскаленные зубы.
Не то было прежде.
Прежде пьяный шел по улице города, не только не скрывая своего состояния. Но даже как бы подчеркивая его. И встречные радостно приветствовали его.
– Ишь, ты!
– А ловко ты, братец, того!
А швейцары держали пари с подворотными шпиками: дойдет ли пьяный или свалится.
Раз как-то видела я потрясающую картину, которая, вероятно,????
Я видела, как человек, нарушая существующий закон физики, шел, находясь не в вертикальном положении по отношению к земле, а представлял как бы касательную к земному шару. Он был наклонен под углом градусов двадцать. Держаться в таком положении можно вообще не больше секунды, и секунда эта находится как раз в центре тех трех секунд, которые затрачиваются, чтобы шлепнуться на землю. Продержаться в таком положении две секунды – уже немыслимо.
Но тот, которого я видела, мог. Мог, потому что был пьян, и вот в таком наклоне, мелко перебирая ногами, двигался он вдоль улицы. На лице его бледном с выпученными глазами застыло выражение какого-то неземного нечеловеческого ужаса.
Из всех ворот и дверей высыпали люди: дворники, швейцары, лавочники. Извозчики остановили лошадей.
– А-а...
Даже вздохнуть не смогли.
Дух перехватило. Замерли.
И когда наконец закон физики одержал верх и пьяный свалился, вся улица вздохнула сразу облегченно и удовлетворенно.
Закон должен быть незыблем и нерушим.
Незабываемая и неповторимая картина. Будет что вспомнить под старость.
Самыми пьяными людьми считались почему-то сапожники.
– Пьян, как сапожник.
Сапожники не отрицали этого, но, стараясь оправдаться в глазах человечества, сваливали все на самую невинную, скромную и беззащитную часть обуви – на стельку.
Пьян в стельку.
Это сапожники пустили в оборот такое выражение:
– Стелька виновата. От нее все качества. Под ее влиянием и от ее дурного примера и сапожники портятся. Если стелька разрешит, так сапожнику и бог велел.
Кто придумал определять степень опьянения вязанием лыка – не знаю. Верно, какие-нибудь специалисты-лыковязы. Я видела многих трезвых, которые никогда в жизни не вязали лыка. И за что только поговорка клеймила их – неизвестно.
Много напраслин терпит человек.
Глубокой мистической тайной дышит поговорка:
«Пьян да умен – два угодья в нем».
Заметьте – два угодья. Одно, значит, угодье оттого, что пьян, а другое – оттого, что умен.
Вычеркнем «умен», останется одно угодье – пьян.
Иной дурак и подумает: умным быть – где уж нам?
А напиться и легко, и приятно.
И приобрел «угодье».
Пьяница.
Какое удивительное слово. Определяет сразу и род занятий, и внешний облик человека.
Скажите: «картежник», «развратник», «взяточник».
Увидите ли лица их? Определите ли по одному названию?
Никогда!
А пьяницу вы видите. У него серый лоб, прищуренные глаза, щеки с красными прожилками и толстый определенно красный нос.
Пьяница вдумчив, и, к какой бы категории ни принадлежал, какое бы место на общественной лестнице ни занимал, чем бы ни напился – шампанским, коньяком, пивом или сивухой, он всегда философ, всегда хочет проникнуть в суть вещей.
– Н-нет, ты мне скажи: почему?
Это основной мотив самотерзания пьяной души:
«Почему?»
И сапожник, и профессор консерватории – одинаково мучаются:
«Почему?»
Женщины большей частью боятся пьяных, сторонятся от них и стараются не вступать с ними в разговоры.
Мужчины наоборот.
Мужчины относятся к пьяным с какой-то особенной искренностью. Поддерживают их, умиляются пьяной ерундой и беседуют с ними, как с нормальными людьми.
– А п-почему днем не бывает месяца? П-почему? Ты должен п-пожалуйста ответить...
– Ну какой вы, право, Сергей Иванович! – улыбается трезвый. – Ну вы же сами понимаете...
– Нет, ты мне скажи. П-почему листья зеленые?
– Ну окраска такая.
– Нет. Ты мне скажи, п-почему окраска? Эдак и дурак скажет – окраска! А ты скажи: п-почему?
И трезвый умиляется.
К пьянству, несмотря на многовековое его существование, как-то не выработалось определенного отношения.
Не то это болезнь, не то забава.
– Знаете, Петр-то Петрович до зеленого змия допился.
– До зеленого змия? Ха-ха-ха!
– Да, говорят – белая горячка.
– Белая горячка? Ха-ха-ха!
– Петр Петрович запоем пьет.
– Ах. Несчастный человек!
Так и неизвестно, на какое отношение вы можете рассчитывать, рассказывая о Петре Петровиче. Вызовет ли он сожаление или смех.
Слышали мы и такие рассказы:
– С Савельевым-то что случилось! До того напился, что с пятого этажа в окошко выпрыгнул. Ха-ха-ха!
– Ну и что же?
– Ну и разбился, ха-ха-ха, на смерть.
Или такой:
– Знаете, несчастный Андрей Егорыч! Вчера выпил у Ерофеевых, сегодня весь день у него голова раскалывается.
– Вот бедняга! Это ужасно!
Странное отношение всегда неожиданное, неопределенное, невыработанное и необоснованное.
Еще одно удивительное явление, всегда привлекавшее мое внимание и так оставшееся для меня необъяснимым.
Это извозчик, на котором едут пьяные.
Почему-то этот извозчик никогда не едет прямо, а всегда винтом – с одной стороны улицы на другую, причем лошадь то бежит галопом, то плетется шагом?
Ведь извозчик-то не пьян, и лошадь трезвая. Седоки тоже не подгоняют и не останавливают – они галдят, обнявшись, свою пьяную песню.
В чем же тут дело?
Так много еще неосознанного и необъяснимого канет в вечность и, вероятно, только через несколько веков выплывет в памяти человечества в виде чудовищных, фантастических, а может быть, и прекрасных легенд.
«Осиновый кол на могилу зеленого змия», 1915 год.
