К бессмертию – от щелкоперства

3 марта исполнилось 60 лет со дня рождения поэта Александра Николаевича Щуплова (1949–2006). 3 марта, между прочим, – Всемирный день писателя. Отмечается по решению 48-го конгресса Международного Пен-клуба, прошедшего в январе 1986 года.

Символично, верно и точно.

Когда ж еще праздновать, как не в щупловский день рождения? Ибо, как верно заметил по другому поводу Светлов, «он был настоящий писатель».

Александр Щуплов прожил 57 лет. Ушел внезапно. Два с половиной года назад. Да, болел, да, пережил инфаркт, но творческих сил было еще вдосталь. Второй инфаркт до него дотянулся и уже не отпустил.

Про таких, как Щуплов, говорят обычно емко: «человек широких интересов»┘ Так и было, потому что таланта Щуплова хватало на многое: остроумный журналист-пахарь, яркий и незаурядный литератор, поэт-сеятель, терпеливый коллекционер городского фольклора. Только все-таки сначала поэт, а уж только после этого газетчик. А еще Щуплов всю жизнь оставался преданным и вдумчивым читателем поэзии, поэтические книги в его шкафу точно не пылились.

Будучи тридцатилетним, он пишет поэму «Серебряная изнанка», которая почти мгновенно определила его в ряд лучших поэтов страны. Стал заметен, взбаламутил общественность. Потом оставалось лишь соответствовать званию. Он умел. А еще умел делать альманах «Поэзия». Не один, конечно. С Николаем Старшиновым и другими. Знаменитый был, кстати, альманах.

Щуплова занимали политические погонялы и молодежный сленг. Он тонко чувствовал природное разновкусие русского языка, явно любил его перец и соль, носил в себе и всегда к месту использовал в творчестве такие словечки, которые обиходными назвать совершенно невозможно, вплоть до образчиков древнерусского балагана. Во многом благодаря кропотливому труду Александра Щуплова будущие поколения будут знать и помнить о том, как и какими выражениями объяснялся СССР в годы перестройки┘ А сколько его авторских колонок (с визиточным портретом в наполеоновской треуголке) вышло в «Литературной газете»?!

Последняя его книга – «Стихи для тех, кто не любит читать стихи» – особенная (слава Богу, что автор успел ее увидеть перед смертью!). Под бирюзовой обложкой склеено и прошито менее трех сотен страниц, но качество напечатанных на них текстов – вызывающе высокое┘ Свой экземпляр сборника я изъездил карандашом взад и вперед, плотность галочек и восклицательных знаков у восхитивших меня мест очень высока. Потом я снабдил этой книгой многих своих знакомых, потому что этой радостью хотелось делиться. Тем, кто стихи любит, ничего объяснять было и не нужно. Те же, кто относится к стихам скептически или безразлично, все равно листали книгу, потому что название ее интриговало и обязывало.

Этот сборник избранного можно открывать на любой странице, всюду – шедевры, которые захочется и перечитать, и наизусть выучить. Про жизнь, про чувства, про любовь особенно, про смерть, конечно┘ Про смерть, кстати, написано много. С разным настроением. Вот примеры:

Один: «Смерти боюсь, о Господи,/ с правдой ей борюсь./ Думаю ли о космосе/ или любви – боюсь!..» Другой: «Я сам боялся смерти, злости, ночи./ А подвела не смерть, не злость, не ночь./ Я сам любил дороги – чтоб короче./ А нынче и короткие – невмочь». Третий: «Умираем как назло к обеду./ Ненасытна смерти колея./ Скоро, может быть, и я отъеду/ в эти недалекие края./ С вытянутой шеей, словно утка,/ обожравшись меду с беленой,/ буду я лежать под первопутком/ в выкипевшей ванне земляной┘»

О жизни писал с не меньшей искрой: «Жизнь моя! Куда ты? Уж не каюсь,/ что была, пропела и прошла./ Я плечами с милыми смыкаюсь –/ и не видно между нами шва┘» Как точно и болезненно написано! И дальше: «Грянет час. Сложу вдоль тела крылья/ и отправлюсь в землю на постой┘/ Вот тогда смирюсь я с книжной пылью/ и с твоею жуткой правотой».

И о поэзии писал, о ее «басурманском наиве», о том, как в нее приходят и уходят «ноздря в ноздрю (читай: шлея в шлею)», посвящал стихи друзьям-поэтам. Хочется цитировать и цитировать, больше и дальше: «┘Как мальчик, читающий Бокля к шести,/ к восьми – превзошедший упорство,/ ты нам позволяешь за ночь перейти/ к бессмертию – от щелкоперства┘» Теперь, кроме сохранения памяти и цитирования хотя бы отдельных строчек, помочь Александру Щуплову мы ничем не можем.

Как он жил? Да вообще-то как все: «Так и живу: от плача до получек,/ смотрю по телевизору волчат,/ ношу в кармане лапки авторучек –/ то лапником запахнут, то смолчат┘» Хотел быть счастливым, но, наверное, не всегда умел, опять же – как все мы: «Я это к тому говорю, мои судьи:/ коль счастье дано, мертвой хваткой держись!/ Длиннее, чем жизнь, его нет и не будет,/ как нет ничего, что длиннее, чем жизнь┘» Любил и писал про это: «Тебя полюбил в это лето/ не самый чудной из поэтов,/ не самый умеющий пить,/ не самый умеющий жить┘» Нечего добавить, нечего отнять.

Вот и все. Поэт отжил и ушел. Остаются строчки: «Так и жил я, заполненный хламом/ маеты и метанья – на треть,/ в суете забывая о главном –/ например, от любви умереть»┘

Говорят, что скрытая реклама заполонила СМИ. Может, и так. В эпоху кризиса отброшу ложную скромность и прорекламирую книгу Александра Щуплова открыто: найдите ее и купите, помяните поэта, читайте его стихи и перечитывайте! Книга «Стихи для тех, кто не любит читать стихи» должна быть в библиотеке «тех, кто не любит». А у тех, кто любит, она должна быть на столе, в красном углу.