Живи опасно

Владимир Бондаренко. Завтрак на траве.
Фото Ларисы Соловьевой

«Критик, оставаясь ученым, – поэт», – говорил Андрей Белый. И когда иные «ученые – непоэты», точнее, дровосеки от науки, рубят под корень любые начинания, связанные с исследованием новейшей словесности (дескать, негоже нам, хранителям академических традиций, касаться еще не остывшего, горячего материала), – они тем самым выдают не только свое дремучее невежество (если не сказать резче – эстетическую некрофилию), но и патологическую боязнь обжечься реальной жизнью. Они не понимают или не желают понимать, что историю литературы делают как раз те самые писатели, которых они в своем псевдонаучном чванстве игнорируют. Беда даже не в том, что изоляция от современности ведет к фрагментарности общего восприятия истории литературы. Разумеется, из сказанного не следует, что мы не должны выделять критику как особую область познания. Должны! Но именно как особую, а не отдельную. На этом настаивал еще Вадим Кожинов, видя ее главную задачу в формировании целостного мира Литературы из разрозненных художественных миров. Различных, но тем не менее развивающихся в едином движении – не произвольно, а по законам, которые нельзя ни придумать (то есть навязать волевым усилием), ни отменить, но которые можно открыть.

Именно этим и занимается Владимир Бондаренко – автор книг «Пламенные реакционеры», «Дети 1937 года», «Серебряный век простонародья», «Трудно быть русским», «Поколение одиночек» и др., представляющих в совокупности широкую панораму современного литературного процесса, будь он явлен поэзией Юрия Кузнецова или Леонида Губанова либо прозой Владимира Личутина или Веры Галактионовой. Выделяя в нем наиболее значимое и ценное и понимая это значимое и ценное как совпадение художественной уникальности, момента времени и перспективы исторического бытия, он рассматривает современную литературу как воплощение идейно-эстетических тенденций предыдущих эпох. Сегодня нам пытаются внушить: «Вот если бы не Горбачев да Ельцин, то СССР никогда бы┘» Или того хлеще: «На самом деле в 17-м году могла победить Февральская революция». В противовес подобным фэнтези Владимир Бондаренко, пытаясь ответить на всех нас волнующий вопрос «Куда пойдет Россия?», видит в современной литературе закономерный, но не окончательный (промежуточный) итог объективных процессов.

Круг поднятых им вопросов можно свести к трем основным: это собственно русский вопрос; состояние нашей литературы и культуры; минувший век как век гибели русского крестьянства и завершения советской цивилизации. «Ощущение такое, что неумолимый и жесткий, трагический и великий ХХ век зовет за собой всех своих свидетелей и сотворителей. На наших глазах в самом прямом смысле уходит, ускользает минувшая эпоха. За последние годы как быстро поредели ряды главных участников исторических событий ХХ века. Остается молчаливая массовка. Еще немного – и мы уже окончательно будем жить в ином, чуждом нам мире┘ с иными законами. Иной моралью, иной эстетикой, иной литературой. И переделывать этот мир будут уже совсем другие люди, движения, союзы. Тем более важно нам, людям исторического промежутка между разными цивилизациями (советской и постсоветской), донести нравственные и культурные ценности русского народа в новое время, новым людям».

Сложно обозначить излюбленный жанр автора. Что это – традиционная социологическая критика или, попросту говоря, публицистика, использующая в качестве иллюстраций литературный материал? Филологическое исследование, правда, не без полемических перехлестов? Философская эссеистика? А может, и то, и другое, и третье? И как отделить голос самого автора от голосов его собеседников – Александра Солженицына, Валентина Распутина, Василия Белова, Леонида Бородина, Саши Соколова, Александра Щуплова и других многочисленных его единомышленников, а то и противников – к примеру, Владимира Бушина?

Идея автора состоит в утверждении многоликой России, не отрекшейся от себя в эпоху тотального русского рассеяния, а наперекор историческим катаклизмам и междуусобным распрям сохраняющей – пусть даже на уровне коллективного бессознательного! – живую память о своем великом прошлом и, наверное, не менее великом, в своем трагизме, настоящем. Эта идея отражена самой структурой книг Бондаренко, вобравшей многоголосие единой тенденции русского «собирания себя»: не только географического – интеллектуального, духовного. Пафос прорастания России сквозь исторические катаклизмы есть мысль о неистребимости русской культуры и традиции. Но и о «самоубийственном поведении русского этноса», говоря солженицынскими словами, его «неспособности к самоорганизации».

Владимир Бондаренко говорит: хватит нам делиться на красных и белых, и те, и другие внесли весомый вклад в отечественную культуру – пора наконец защищать не клановые интересы, а Литературу. Понятно, такая позиция не всем по нраву. Не случайно его клюют и поклевывают и справа, и слева.

Я неоднократно цитировала слова Кожинова о том, что нынешнее деление писателей на либералов и патриотов только затемняет суть происходящих перемен. Прокомментирую их еще раз. Главный водораздел борьбы, который, может, еще неотчетливо виден нам, современникам, проходит сегодня по совершенно другой линии: не между так называемыми либералами и патриотами (будто самый ярый «патриот» не может быть либералом, а самый ярый «либерал» – патриотом своей страны). Главный водораздел, обозначившийся в связи с жуткой деградацией нашего общества, крикливым торжеством воинствующей серости, проходит между людьми, искренне любящими свое отечество, и людьми, соблазненными социал-дарвинизмом, если базисную основу этого мировоззрения вообще можно назвать идеологией: в естественном отборе выживает не самый добрый, не самый честный, совестливый и талантливый, а самый хитрый, самый подлый, самый хищный.

Владимир Бондаренко не употребляет в своих работах этого термина, но с пассионарностью неистового Виссариона он борется именно с социал-дарвинизмом, ныне поразившим все сферы нашей жизни, в том числе и литературную. Так, выделяя отрицание разрушения как художественную доминанту в пореформенном творчестве бывших «сорокалетних» (А.Афанасьев, В.Личутин, А.Проханов), он подчеркивает: «┘Для нас разрушителями оставались те, кто основательно разрушил все институты государственности, кто разворовал все народное добро и не понес никакой ответственности. Если бы эти господа сами строили свои нефтепроводы и сами создавали свои алюминиевые комбинаты, мы бы первыми назвали их строителями и созидателями. Но ни винтика не создано за все пятнадцать лет, а разворованы миллиарды┘ Нас объединяла неугомонность и какая-то неистовая пассионарность┘ объединяло постоянное стремление описывать мир разрушения и хаоса, быть не просто летописцами трагического времени, но хоть в чем-то борцами┘»

Но все же главная заслуга этого критика заключается не в обличительной, а собирательной деятельности. Кому принадлежит, пожалуй, лучшая статья, отразившая и драму Виктора Астафьева, и его последней поклон всем нам, заблудшим и грешным, и нашу скорбь и благодарность этому чудотворцу русского слова? Владимиру Бондаренко. А статья об Иосифе Бродском? Это же совершенно новый взгляд – не разрушительный, не ниспровергающий, а утверждающий. Утверждающий, что все подлинно талантливое, созданное на нашем языке, – это культурно, историко-генетически русское, российское. Не было бы России и ее великой культуры – не было бы ни Виктора Астафьева, ни Василия Шукшина, ни Владимира Богомолова, ни Валентина Распутина, ни Владимира Личутина, ни Юрия Кузнецова, ни Николая Тряпкина, не было бы Владимира Высоцкого, Иосифа Бродского и многих других значительных имен. Кто сегодня вспомнит, что Иван Тургенев был по своим убеждениям западником, а Федор Достоевский – почвенником? Но оба они остались в истории отечества, а то, что их некогда разделяло, – позабыто.

Ныне в общественное сознание нашими социал-дарвинистами настойчиво внедряется подленький тезис, будто художественное слово перестало быть опасным. Из реальной действительности якобы перекочевало в виртуальный мир выдуманных трагедий, выдуманной любви, выдуманных, ненастоящих войн. Книги Владимира Бондаренко опровергают этот тезис. Они принадлежат к разряду тех «опасных текстов России» (если воспользоваться названием последней монографии американской русистки Парте), которые представляют открытую угрозу для людей, несостоятельных в творческом отношении в любой сфере: не только в литературе – в экономике, политике, учительстве┘ И то, что мы – страна, общество, государство – начинаем осознавать, что хватит разбрасывать камни, пора строить, – заслуга и Владимира Бондаренко.

Естественно, у людей, привыкших ловить золотую рыбку в мутной воде корыстолюбивых интересов, его стремление называть вещи своими именами вызывало и вызывает активное сопротивление. Для них любая его статья, рецензия – прямой вызов их личному благополучию, напоминание о том, что ничто не вечно под луной. Наверное, это понимает и сам Бондаренко. Не случайно одну из своих лучших книгу он так и назвал, причем в побудительном наклонении: «Живи опасно»!