О! Восклицательный знак

Первым из поэтов к елочке подошел томный Дмитрий Воденников и затянул:
Вот так – нас выбивают –
из игры –
вот так – любовью – гонят до могилы.
Уродский волк и заяц
мохнорылый –
вы были – самые последние –
дары!
Вот так – ползет –
беспамятства змея –
и на губах – осенние – утраты.
Мой мужичок! – Я елка! –
Я твоя! –
Люби меня! – как современника,
как брата!
Нас всех – скажу – когда-нибудь
убьют –
но я взорвусь – всей кроной –
жизнью всею.
Зачем же девочки в цвету
цветут,
И мальчики надменно хорошеют,
И лебеди – вытягивают шеи?
Я больше не умею.
Я больше не умею.
Прости меня.
Забудь меня.
Затем откуда ни возьмись появился многоученый Максим Амелин с одой елочке:
Серпокогтиста и звероигольна –
Eлка, не ты ли в сей час
добровольно
Внидешь в торжественный зал?
Сколь же ты – внемлю –
премногополезна
Детям! Ты пляской своею
любезна,
Как Сумароков сказал.
Виждь! Но порою – не слухом,
так духом
К белым прохладносверкающим
мухам
Ты развернешься вовне.
Перстью ли, ветвью ли – все
тебе мало.
Кто приближается? Вижу
Громвала
(Сноска)* на белом коне.
Сызмальства в думах не емля
химеру,
Чту я во всем середину и меру,
Словно магический зрак.
С тезой смиряя в себе антитезу,
Рыбку я съем и на елку я влезу.
О! Восклицательный знак.
* Поэма ⌠Громвал■ (1803) принадлежит перу Гавриила Петровича Каменева (1772–1803), ныне забытого поэта-постклассициста.
Гость из Петербурга Валерий Шубинский преподнес елочке сочинение в питерском акмеистическо-алхимическом стиле:
Сыплют шестигранные
кристаллы,
Разбухая в мокрые шары.
В сумраке некрашеном начало
Сложной ниспадающей игры.
Волчья не проглянет сверху
морда,
Заяц не вспорхнет,
не вскрикнет язь.
Елки месмерическая хорда
Кислой полутьмой заволоклась.
Есть конек над северной
столицей,
А в коньке – латунная игла.
Едет мужичок прозрачнолицый
Вдоль по кромке зыбкого стекла.
Меркнет свет над елкой
распростертой,
В небе развидняется слюда.
Закипают в маленьких
ретортах
Мгла и пламень, ветер и вода.
Сентиментальному Дмитрию Быкову стало жалко елочку. И не только елочку┘
К делу, читатели. Толком и
втихомолку
Вам расскажу сюжет про лесную
елку.
Елка росла, как елке расти
пристало,
Но у судьбы в горсти вариантов
мало.
Выведем из сюжета зайчика
и волчицу.
Елке – по всем приметам –
скоро кирдык случится.
Будут ее пытать безобразьем
прозы
Дуры снегурочки, пошлые дед
морозы.
Крошка, капризница, трепетная
иголка, –
Я ведь, по сути, точно такая ж
елка.
Сей трагифарс отмерен нам век
от века –
Это меня рубил топор дровосека.
Тонкий поэт, заброшенный
в ⌠Собеседник■,
Словно в борделе праведный
проповедник.
Как неуместны, блин, в России
поэты –
Тянет эклоги писать, но кормят
– куплеты.
Выведем из сюжета момент
расплаты.
Елочка, ты расти, как всегда росла ты.
Я не введу тебя, милая,
в катастрофу,
Вместо тебя взойду на твою
голгофу.
Пусть среди здравиц, тостов,
праздничных кликов
Ровно в двенадцать к вам в гости
приходит Быков.
А единственная в поэтической компании дама – Марина Струкова – при виде елочки вдруг прониклась отнюдь не дамскими настроениями:
Если завтра война – заминирую
елку
И за елочкой каждую пядь,
Зайцев всех отравлю,
и тамбовскому волку
Поручу караулы снимать.
Двести двадцать лимонок
прилажу на ели
И поставлю капкан на пути,
Чтобы вороги злые не смели,
не смели
К нашей елке священной
пройти.
Наш народ работящ и приучен
к победам.
Мы на драку выходим – всерьез.
К вам на праздник ворвусь
с разъяренным скинхедом –
Вот вам, сволочи, наш Дед Мороз!
Это наша земля! Это наша
чащоба!
Это наша кипучая кровь!
Никогда не понять вам,
как страстна – еще бы, –
Как безжалостна наша
любовь!