Михаил Бойко Роман Сенчин. День без числа. – М.: Литературная Россия, 2006, 352 с.
«Новый реализм» начался с Романа Сенчина, засиявшего в крошеве современной литературы, как бриллиант среди полированных подделок. Именно Сенчин сообщил внезапно вошедшему в моду направлению первоначальный разбег.
Что подкупало в этом молодом писателе? Правдивое отражение судьбы поколения, чья жизнь, словно стилетом, была рассечена роковым 1991-м. Когда тысячи вынужденных переселенцев рассеялись по всей стране, семья Романа Сенчина бежит из Кызыла в Минусинск и сталкивается с тем, что отношение государства к вынужденным переселенцам примерно такое же, как к насекомым с паспортом┘
Сенчин подкупал взглядом с социального дна, с которого практически невозможно подняться, но на котором еще возможна рефлексия. С самого начала главным героем рассказов Сенчина становится сам «фон» – то, что обыкновенно образует объект бокового зрения. Последовательность мелких, заслоняющих друг друга фактов. Липкая, как казеиновый клей, повседневность. Будни с запахом непросохших волос┘
Сенчин смотрел на мир глазами человека, для которого воспоминания – цедра из несбывшихся желаний, предел мечтаний – рабочий день, не высасывающий все силы. Самой броской чертой его прозы была специфическая скребущая неудовлетворенность, раздражающая, как волос на тарелке или скрип уключин. Хмурость с животворными гранулами. Смирение, с которым червячок спирали извивается в мутном плафоне и изливает тихий свет, ввинчивающийся в душу┘
Пессимистичный фон творчества Сенчина легко объяснить диссонансом между заложенными в него с детства нравственными принципами и обществом фиктивных возможностей, цинично призывающим: Get what your want! Именно балласт этих нравственных принципов, верность подлиннику ценности, в котором отсутствуют «конформизм», «адаптивность» и «успех-любой-ценой», сделал лучших представителей поколения 90-х «неконкурентоспособными». И избавиться от этих принципов оказалось сложней, чем оторвать дурацкий пластиковый шеврон со школьной формы┘
Особенности прозы Сенчина не случайно породили разговоры о «кодак-прозе», «плацкартном стиле», основанном на использовании предельно четких, простых и как будто бессимптомных фраз. Особенностью молодого писателя стали завораживающий художественный минимализм, почти полное отсутствие метафор, стыд за всякую умозрительность, ненависть к любым абстракциям┘ Мы встречаем героя Сенчина пропитанным едчайшим пессимизмом, действующим как самосбывающееся пророчество, но догадываемся, что так было не всегда. Если его герой о чем-то сожалеет, то о растраченном впустую идеализме. Значит, была эта растрата! Но при каких обстоятельствах? Неясно. А потому некоторые рассказы Сенчина кажутся бессмысленными, как объявление «Мне ничего не нужно» с указанием телефона...
Отвращение Сенчина к метафизике – это запрет на любое эфемерное утешение, всякий раз оборачивающееся очередной фальсификацией жизни и еще большей неудовлетворенностью. Недоверие к шулерам, семафорящим неведомым адептам. Запрет на самообман. Купленное дорогой ценой понимание того, что горе не лечится словами и не высыхает на солнце┘
Герою Сенчина приходится заниматься физическим трудом, а это в первую очередь интеллектуальная диета. Далеко заходящая рефлексия для человека труда сильная помеха – даже не для карьеры, а для выживания. В современном мире тот, кто тянется к возвышенному, не крепко стоит на земле┘
Обо всем этом четвертая книга молодого прозаика┘
