Недалекие

Сергей Щербаков. Ближние: Рассказы. – М.: Российский писатель, 2006, 344 с.

Бывают книги бесполезные, но хорошо написанные. О таких принято говорить, как о покойниках: либо ничего, либо как хорошо написаны. Бывают книги плохо написанные и вредные. О них вообще не принято говорить. А бывают книги полезные, но плохо написанные, и о таких говорить труднее всего.

Сергей Щербаков автор книг прозы «Борисоглебское лето», «Царапина», «Путные рассказы», «Про зырянскую лайку» и многих других. В сборнике рассказов под названием «Ближние» собраны призведения разных лет. Щербаков пишет о той современной России, которую не только не знают, но и практически не вспоминают в городе. Пишет о деревне, о простой и здоровой жизни, о земле и неиспорченных людях, живущих на ней, о нравственности и вере.

Одна из главных тем, волнующих Сергея Щербакова, – духовное покаяние и возрождение личности. Его герой – это человек, прошедший трудный путь к Богу и изменившийся на этом пути. Проза щедра на лирические и публицистические отступления, часто автобиографична. Общепризнанная заслуга писателя – в искренности и непосредственности авторской позиции...

Однако как написана книга?

Первый рассказ в сборнике «Житие Еремы» посвящен нетривиальной, странной личности, деревенскому чудаку, судьба которого, увы, обрывается трагически. Чудинка Еремы заключалась в том, что он запоем читал книжки, хотя работал на пилораме и считался «отсталым», не женился и вообще был равнодушен ко всему материальному. Погиб Ерема нелепо – замерз пьяным в день седьмого ноября у околицы.

Рассказ игнорирует законы композиции. Начало очевидно затянуто: мы уже многое узнали о герое, а сам он не появляется. В каждой части повествования опять встречаются рудименты экспозиции – избыточные характеристики героя. Кульминация и вовсе отсутствует – так и не становится ясным, в чем же причина трагедии Еремы? Ну не в том же, что собственная мать пилит его за неправильный образ жизни... Может, дело в том, что у него так и не хватило сил уехать из деревни в город учиться? Но он вроде и не особенно-то хотел┘ В общем, неясно. Текст каждой части представляет собою избыточно подробное описание каких-нибудь Ереминых поступков или соображений. Сам же герой говорит в рассказе всего один раз – ощущается нехватка диалогов и сцен. Вместо показа действия автор постоянно рассказывает о нем, из-за чего и возникает ощущение монотонности повествования.

В рассказе «Фотографии» у героя давняя проблема с фотографированием: жена пытается его сфотографировать – он из суеверных соображений (а ведь православный, глубоко верующий человек!) отказывается. Немужское, старушечье суеверие Николая кажется смешным и неправдоподобным. Пытаясь «утяжелить» его, автор живописует и детство, в котором герою случайно показывает на фотографии будущего покойника и свадебную фотографию, где какой-то выступ напоминает краешек гроба, да еще и воткнутое в землю горлышко бутылки торчит – предвестник Николаева пьянства... В итоге попытки жены Николая сделать единственный семейный снимок обставлены как в плохой трагикомедии: «Не в силах вымолвить слово, словно идя на казнь, он молча сел на завалинку».

Бросается в глаза содержательная нестыковка – Николай, встав на путь православия, меняется, и об этом подробно написано: он кается перед женой за обиды и жестокость (пять лет в одной юбке ходит; пока на сохранении лежала, он пьянствовал), но вместе с тем показательна его лексика в ее адрес: «была неумолима», «опять попрекнет», «больше не приставала со съемками». Плохо сдерживаемое раздражение никак не вяжется с христианским раскаянием...

Сергей Щербаков патологически не любит диалогов и демонстрации реального действия, он предпочитает пересказ, вследствие чего его проза лишается объема и жилистости, повествование движется в одинаковом вязком темпе. Понятно, что хотел сказать автор, но хотелось бы это еще и почувствовать┘

Если герой «Фотографий» наивно суеверен, то герой рассказа «Про зырянскую лайку» преступно глуп и жесток. Здесь все просто: хозяин идет гулять со своей собакой. Собака необыкновенная – умная, смелая, с историей. Во время прогулки на нее набрасываются три чужих охотничьих пса. Завязывается драка. Хозяева чужих собак убеждают героя не разнимать питомцев, а оставить в покое, чтобы они «сами разобрались». Тот соглашается.

К счастью, собачья ссора оканчивается бескровно, но в тот же вечер хозяина лайки настигает прозрение – это была травля! Чувствуя вину перед псом, на следующий день он идет в тот же сквер, где ситуация повторяется, с той лишь разницей, что герой начинает лупить ремнем чужих собак, за что и получает по шее от их владельцев. С чувством глубокого удовлетворения и разбитой физиономией он шагает домой.

Характерно, что герой именует себя «русским простачком», а хозяева охотничьих псов имеют «интеллигентный вид, уверенный тон и олимпийское спокойствие», они вообще «американского вида». Простачок ими вроде как заколдован. Да уж┘ Ситуация опять житейски неправдоподобная. Ни один хозяин не допустит собачьей драки «трое на одного». Странной кажется и попытка выхода из оскорбительной ситуации: герой подвергает себя повторному унижению, собака снова страдает. При этом ему почему-то кажется, что «американоподобных» он проучил.

Милая сердцу критика Капитолины Кокшеневой «безыскусность» Щербакова не кажется такой уж безобидной вот почему: в его рассказах дискредитируется способность русского человека здраво рассуждать и действовать. Герой «Фотографий» – суеверный чудак, нелепый в своих страхах и прозрениях, а герой «Лайки» – откровенно наивный и преступно глупый, но оба они преподносятся писателем и угадываются читателем как «нормальные русские люди». К чьей же правде это имеет отношение? Боюсь, что к правде «американского вида»┘