БГ не замечает заборов

Эти споры родились в середине восьмидесятых, на пике популярности Бориса Гребенщикова и его группы "Аквариум". Суть их вполне соответствует духу того прямолинейного времени: во что бы то ни стало выяснить, во-первых, поэт ли Гребенщиков, а во-вторых, играет ли он рок и вообще сколько-нибудь убедительную музыку или это голимая самодеятельность.

Спорили, я помню, до хрипоты. На одной чаше весов лежала незыблемая чистота жанра, верность нестареющим образцам, которую необходимо блюсти. На другой - субъективные ощущения. Ведь, действительно, стихи - не стихи и музыка слабовата с точки зрения консерваторских выпускников. И голоса нет, и играет на трех блатных. А послушаешь - прошибает.

Сейчас, спустя двадцать лет, об этом больше не спорят. По крайней мере на таком уровне. Страсти утихли, царствует компромисс. БГ популярен, этого достаточно, чтобы признавать за ним ряд достоинств. Но ведь популярность стихов Пушкина и батончиков "сникерс", согласитесь, разного толка.

БГ необъяснимо долго держится в фокусе внимания. Значит, там что-то есть независимо от того, как квалифицировать его песни. А как их квалифицируешь? Этого не знают ни публика, ни критики, ни сам автор песен. Известно только, что он до сих пор не решается назвать свои тексты стихами и так же скептически относится к своим музыкальным способностям: "Я не музыкант, играю на гитаре не лучше, чем играл в четырнадцать лет".

Явление между тем существует. Но оно по своей природе сопротивляется любому анализу. Что же это за загадочная природа? Поэтическая ли она? Музыкальная? Или это просто некий тип сознания, некий дух, который проявляет себя самыми разными способами, иногда подпадающими под определения "поэзия" и "рок-музыка"? Следует говорить именно об этом, пусть даже в ущерб профессиональному разбору текстов и аранжировок.

Ольга Сагарева в монографии "Аквариум, 1972-1992" вспоминает характерный эпизод конца восьмидесятых: "Публике было ни хрена не слышно за собственным шумом, и, по сути, все равно, будет ли искомый Борис Гребенщиков петь "Серебро Господа" или Гимн Советского Союза, будет ли он вообще петь или спляшет, а то и вовсе постоит на сцене молча". Комментируя эту ситуацию, Сагарева пишет об "абстрактном фанатизме", мешающем публике вникнуть в message Гребенщикова.

Я не стал бы списывать все на безголовых фанатов. С восьмидесятых на самом деле изменилось не много. И сегодня, когда Борис Борисович выходит на сцену, говорит своим бархатным усталым голосом: "Здравствуйте, добрый вечер!" - происходит если не волшебство, то что-то очень похожее.

Может быть, дело в простом человеческом обаянии? В личности, которая стоит и за плохими, и за хорошими песнями? Но и это не совсем так. Я в свое время общался с Гребенщиковым, брал у него интервью. Плюс наблюдал БГ за кулисами. И могу свидетельствовать, что он совсем непохож на тот образ, который создается у публики. Гребенщиков - очень волевой, нервный и рациональный человек, и даже выражение его лица в обычной обстановке сильно отличается от того, каким мы наблюдаем БГ на сцене и фотоснимках. Его поведение на публике - такое же произведение искусства, как и песни, звучащие на альбомах. Так что дело не в природном обаянии или по крайней мере не только в нем.

Может быть, главное - в самих песнях? Но Гребенщиков немало удивлен, что у него пишутся именно эти песни, а не какие-то другие, прямо противоположные по смыслу и настроению. Удивление собой на первый взгляд выглядит кокетством, но за ним стоит определенная идеология: "Если быть жестко реальным и честным, то я не властен над теми песнями, которые пишу. Песня пишется сама собой и часто не такой, какой я ее хочу видеть. Если попытаюсь привнести в нее какие-то свои мысли и идеи, я ее испорчу. Мне приходится выбирать: либо мои идеи, либо хорошая песня. Песня пишется от языка. Хороший автор позволяет языку писать самому. У нас у всех в головах миллиарды бит информации, сложенные определенным образом. И если позволить себе открыть каналы и дать этому массиву образоваться в какую-то песню, она образуется независимо от твоей воли".

Эта идеология, между прочим, оскорбительна для профессионального литератора. Она в конечном счете сводится к тому, что хорошие стихи и песни может сочинять кто угодно. Но разве не о том же - "диктат языка" - с маниакальной настойчивостью говорил и Бродский?

Получается, что Гребенщиков, как и Бродский, исповедует образ поэта-проводника, поэта-трансформатора, поэта-приемника. Стихотворение (по Гребенщикову, песня) уже существует в потенциале, причем в единственно возможном варианте. Оно может реализовать себя через профессионала или непрофессионала, это уж как повезет. Цитата по поводу: "Кто мог знать, что он провод, пока не включили ток?"

Другое дело, насколько точно это виртуальное, уже существующее в эмпиреях стихотворение переведено на реальный русский язык. От этого и зависит, называем мы результат "поэзией" или как-то иначе. Но нельзя и сваливать все неудачи на бедного переводчика. Согласитесь, есть вещи, которые просто непереводимы, этим и замечательны.

Гребенщиков прекрасно понимает ситуацию перевода. Он без конца повторяет: "Это превосходит возможности моего словаря, у меня не хватает слов". Если вдуматься, добрая половина его песен - об этом.

Качество перевода не сильно зависит от ремесленной выучки. Работа идет скорее над собой, чем над текстом. Опять же вспоминается Бродский: "Над чем вы работаете?" - "Над собой". Илья Смирнов в книге "Прекрасный дилетант" подметил интересный симптом. Давая многочисленные интервью, Гребенщиков и музыканты "Аквариума" старательно избегают говорить непосредственно о нотах и словах, как составляющих песни. Речь в таких интервью с неизбежностью заходит о мистическом "магнитном поле", в котором "приходится иметь дело с этими песнями". О поле, где не имеют по большому счету значения ни люди, ни инструменты, ни слова. И даже время с пространством мелькают где-то на периферии.

Еще в середине восьмидесятых Андрей Вознесенский применительно к "Аквариуму" писал о появлении "нового электрического фольклора". Эту тему спустя десять лет неожиданно продолжил сам Гребенщиков, заявив, что больше всего хотел бы сочинить песню, которую воспринимали бы как народную, не вспоминая об авторе. В качестве примера назвал "Тарусу", стихотворение Заболоцкого. С этой точки зрения и стоит рассматривать поэзию Гребенщикова, да и всякий нормальный рок-текст. Именно как фольклор, как нечто, что каждый из нас мог бы произнести от своего лица без ссылки на источник цитаты.

У Гребенщикова имеются такие стихи. С профессиональной точки зрения они явно небезупречны. Там есть и стилистические, и поэтические огрехи. В начале восьмидесятых журнал "Рокси" писал о Гребенщикове: "Он изобрел язык, который хоть и основан на русских словах, но до сих пор многим кажется иностранным, хотя понятен всем рокерам, зверям и птицам. Перескочив через семантику, Борис вышел на уровень интонаций и непосредственного, в обход разума, общения со зрителями и слушателями". Потому Гребенщиков и не поэт. Не поэт, у которого есть замечательные стихи. То есть, занимаясь своим делом, ненароком он может залезть и на территорию большой поэзии. Без претензий, без амбиций, по ходу дела не заметив забора. Жанр же, в котором работает БГ, совсем другой. Он называется просто - гребенщиков.