Обнажение нерва

В феврале я, Макс и две выносливые студентки филологического факультета Вика и Оксана сидели в кафе недалеко от старого здания Львовского университета.

Над нами оранжевел плакат с Ющенко и Тимошенко. В пепельнице сопротивлялась сигарета. Бармен-гагауз отмывал в эмалированной раковине блендер.

Мы прикончили бутылку горилки и подумывали о второй.

- Буты чы не буты - ось-то заковыка, - пошутил я.

Оксана обиделась. Вдруг Вика, красивая студентка с реактивной струей светло-русых волос, развернула ко мне бутылку. На радужной этикетке проступил силуэт мастистого бородатого ученого.

- Это что, Менделеев? - решил я обаять ее своим невежеством.

- Тут же написано: горiлка особлива "Перший Президент"! - указала она тонким коническим пальчиком.

- Чо Кравчук? - нарочито опешил я.

- Михайло Грушевський.

- А-а, - многозначительно произнес я, как человек, на мгновение что-то забывший и внезапно вспомнивший.

Несколько лет назад я собирался написать о нем книгу. Но потом отказался от этой мысли. Это было все равно, что писать биографию Фауста, Пифагора или Гермеса Трисмегиста┘ У алхимиков нет биографий, даже если они управляют государствами и призывают демонов┘

Известно, что, как Парацельс возил собой колбу с гомункулусом, так создатель украинского языка возил с собой пухлую тетрадь "Словарь нового украинского языка". Оттуда из чернильной кляксы выполз этот гомункулус┘ чтобы окрепнуть в возглавляемой Грушевским алхимической лаборатории со странным названием "Товариство имени Шевченко", основным направлением деятельности которой был перевод произведений украинских историков на┘ украинский язык.

Сохранились замечательные воспоминания о первом выступлении Грушевского на кафедре всеобщей истории в Львовском университете в 1894 году. Выписанный из Киева двадцатипятилетний ученый с вытянутым лицом, еще более удлиненным бородкой, в модном европейском костюме самоуверенно выступил вперед и, ничуть не смущаясь, заговорил┘ на никому не известном языке.

Руки с перьями зависли в воздухе┘ Нужно понимать, что дело происходило в глубокой провинции Австро-Венгрии. В Париже еще не замелькали фрагменты человеческих тел на картинах Пикассо, в Америке не возникла секта пятидесятников┘

Лектор говорил, и обломки польского, русского и европейских языков мелькали, как кусочки фруктов в сочном муссе малороссийского произношения. Это не был язык Гоголя, Шевченко и Котляревского. Но он не отталкивал, напротив, манил, льнул, ластился, будоражил бархатной вязью, надушенной средой ассоциаций┘

Слушатели молчали, завороженные академической "глоссолалией"┘ Но вот в задних рядах заколыхался сдавленный, гортанный смех┘

- Это эсперанто, - вдруг выдохнул кто-то из студентов.

Перья бодро заскрипели. Всего за шесть лет до этого в 1887 году в Варшаве доктор Заменгоф выпустил учебник по эсперанто. Но осмелиться читать на нем университетские лекции!.. Не стоило огорчать такого "прогрессивного" ученого!

Так на чистейшей "украинско-руськой мове" прочел свою первую лекцию будущий первый президент Украинской Народной Республики, человек, которому украинская словесность обязана даже больше, чем русская - Ломоносову.

Можно ломать голову, какими побуждениями руководствовался Грушевский, отдавая предпочтение львовской кафедре перед широкой дорогой, открывавшейся ему в России? Что за сила вынуждала человека, выросшего в Тифлисе и Владикавказе, плохо владеющего малороссийским диалектом, на целые дни запираться в комнате и с настойчивостью Демосфена, чуть ли не с камешком во рту, упражнять свой язык?

Может быть, таинственная ирония солнечных вспышек, раз в столетие рождающая на окраинах великих государств людей с незаурядным демиургическим даром? Мистическое предрасположение, толкающее их на путь, противоположный тому, которым шли заурядные представители их поколения? Или чувство подземных потоков истории, невидимых для современников, гадающих, что за сила изгибает их жизнь, как виноградную лозу?

На улице бушевала революция "бывших премьеров". Со стены смотрели Ющенко и Тимошенко: тестообразный Шрэк, похожий на палитру с дыркой для пальца, и лучезарная принцесса Лея, прекрасная, как оскорбленная в своих амбициях Украина. Две идеальные платонические сущности.

- Не только нации рождают великих людей, но и великие люди - нации, - подытожил я.

- В них что-то есть от героев комикса, - сказал Макс.

- Гуинплен и герцогиня Джозиана, - улыбнулась Оксана.

- Ну что ж, выпьем за подземные потоки истории! - сказал я вслух, чтобы не воскликнуть, как не воскликнул Гоголь (видимо, из-за цензурных соображений): "Украина, куда ж несешься ты?"