Все обломилось в доме Смешанских

История национальных литератур императорской и советской России - трагикомедия, полная как печальных, так и смешных эпизодов.

Литература - феномен неуправляемый, а государство Российское как раз и желало всем управлять и во все вмешиваться. Если управлять не получалось, приходилось вмешиваться. Потому и преобладало высокомерное презрение к национальным литературам - им предлагалось молча и покорно дорастать до уровня великой русской, но шагов вправо-влево на этом пути не делать и строго соблюдать политическую лояльность. Нарушителей били по затылку, причем весьма чувствительно. Из множества примеров хватит одного - судьбы Тараса Шевченко.

Если в отношении братьев-славян можно было хоть что-то внятно сформулировать, то с литературами старописьменными (грузинской, армянской, тюркоязычными и ираноязычными), явно не от русского корня пошедшими, выходила заминка. "Инородцев", как письменных, так и бесписьменных, власть вообще оставляла без внимания - или вверяла попечению национальных просветителей.

Так продолжалось до пришествия большевиков, которые пытались решить проблемы одним махом. Всех граждан политически уравняли, а "темных и бессмысленных" одарили письменностью и начали пестовать национальные кадры.

Что ж, нормальный ход для унитарного государства с тоталитарным режимом. Но абсолютно ненормальный применительно к феномену литературы. Которая, будь она хоть трижды национальной, не хочет идеально совпадать ни с административными границами, ни с рамками идеологических концепций, ни с языковыми сообществами, ни с этнической самоидентификацией авторов.

В социуме, где пытаются упорядочить даже то, что упорядочено быть не может, литература оказывается возмутительницей спокойствия, а уж национальная литература - диссидентшей по определению.

Русские писатели-эмигранты первой волны оказывались в положении "евреев рассеяния". А писатели-евреи, эмигрировавшие с третьей волной, в стране пребывания считались русскими. Сегодня бежать некуда и незачем. Идеологий множество, но они необязательны. Стало быть, лоялен тот, кто вне идеологий. Приоритет "общечеловеческих ценностей" вынимает из души пишущего милый ему национальный стержень.

У свободы горький вкус, а ее атмосфера разреженная. Дышать трудно. К тому же свобода аристократична, а хамы и маргиналы правилам хорошего тона не обучены - им неуютно. Недаром же еще в 1983-м Лев Халиф горько жаловался из американского далека: "Я не могу писать без КГБ!" Не только без КГБ, но и без национально-литературных клеток многим приходится тяжело.