Андрей Кротков Европейский смех в полную силу зазвучал лишь после преодоления трех временных порогов. Когда в 1000 г. от Рождества Христова конец света не состоялся, начали посмеиваться ваганты и скоморохи. Когда в 1492-м (7000-м от сотворения мира) опять не произошло ничего страшного (кроме открытия Америки), смех усилился, а в 1494-м родился Франсуа Рабле. И когда наконец в 1666 году мир в очередной раз уцелел, на весь континент прозвучали раскаты громового смеха с Британских островов. Джозеф Аддисон и Ричард Стил, после полувекового забвения усвоившие комические уроки Шекспира, со страниц журнала "Трепач" ("Tatler") впервые заговорили о серьезных вещах несерьезным тоном, а английский юмор был зарегистрирован как торговая марка и стал предметом экспорта.
Английский юмор - не сколько стиль, сколько образ жизни. Ментальность островной нации, делящей весь мир на англичан и иностранцев (ментальность, ныне почти изжитая), издавна ориентировалась на сдержанное поведение, преисполненное чувства собственного достоинства.
Англичане лучше других знали, к чему приводят национальная спесь и самообожание. А потому ввели в обычай и стали культивировать редкостный дар - умение посмеяться над собой, посмотреть на себя в зеркало, окоротить вспышки гордыни и зазнайства иронией и трезвой самооценкой. Традиционная сдержанность получила выход и разрядку в столь же традиционной настороженности к крайним и безапелляционным суждениям, напор которых англичанин гасил не возражениями, а высмеиванием, доведением до абсурда, иронией всех степеней - от мягкой до саркастически злой.
Иначе говоря, английский юмор - это самое надежное средство против внешних дураков и собственного "внутреннего дурака", который время от времени просыпается в любом. Национальная поговорка гласит: "Everyone has a fool in his sleeve" - "У каждого в рукаве сидит свой дурак".
Английская беседа и по сей день представляет собой разновидность серьезно-несерьезной пикировки, в которой собеседники мгновенно подхватывают предлагаемые роли и играют их в нужной манере. Увы, чтобы на равных принять участие в такой беседе, нужна самая малость - родиться англичанином...
В английском фольклоре юмор - и тот особенный. Как в коротенькой сказке "Сапожник из Шрусбери и великан": "Однажды великан крепко поругался с мэром Шрусбери, разозлился, набрал лопату земли и отправился в путь, чтобы разом засыпать этот паршивый городишко и стереть его с лица земли. По дороге встретился ему сапожник, который шел домой и тащил с собой мешок обуви, взятой для починки. "Хозяин, далеко ли до Шрусбери?" - спросил великан. Сапожник сразу заподозрил неладное и ответил: "Ужас как далеко! Я сам оттуда иду. Видишь, сколько башмаков износил по дороге?" Великан поскреб в затылке и сказал: "А черт с ним, с этим Шрусбери! Стану я в такую жару туда тащиться!" Скинул землю с лопаты и повернул назад. Так был спасен город Шрусбери, а на земляном холме с тех пор выросли дубовый лес и отличная ежевика".
Знаменитые английские анекдоты (которые следует отличать от плохих неанглийских подделок) основаны чаще всего на вторжении абсурда в реальность: "В помещение паба заходит пожилой человек. У стойки он заказывает порцию виски с содовой, выпивает ее залпом, затем поднимается по стене, проходит по потолку, спускается по противоположной стене и выходит в дверь. Изумленные посетители устремляют взоры на бармена. "Действительно странно, джентльмены, - говорит тот. - Это наш завсегдатай, человек строгих правил. Он никогда не пьет залпом и всегда приходит ровно в семь, а сейчас уже четверть восьмого"".
Другой тип английского анекдота - смысловой выворот, доведение бытовой ситуации до логически безупречной нелепицы, которая чем элементарнее, тем смешнее: "Здравствуйте, Смит! Давненько не виделись. А кто этот приятный симпатичный молодой человек? Уж не ваш ли сын, а?" - "Хм, не знаю, что и сказать. Но я привык верить моей жене, а она утверждает, что это так".
Высочайший пилотаж английского юмора - умение вышутить нечто сакральное и неприкосновенное, не впадая при этом в кощунство и примитивное ерничество: "Священник едет в коляске вдоль прекрасно возделанного ржаного поля. На краю поля, опершись на изгородь, стоит фермер и курит трубку. "Добрый день, сын мой!" - "Добрый день, преподобный". - "Это ваше поле?" - "Мое". - "Замечательно!" - "Что замечательно?" - "Замечательно, когда соединяются усилия Господа и человека". - "Может, оно и так. Только поглядели бы вы, преподобный, на это поле, когда Господь хозяйничал здесь в одиночку".
Неутомимый прожектер, торговец и авантюрист Даниэль Дефо в "Робинзоне Крузо" юмористически описал знаменитый эпизод, когда Робинзон обнаруживает на прибрежном песке след человеческой ноги: "Сперва я подумал, что это сам Сатана искушает меня. Но по здравом размышлении я заключил, что если врагу рода человеческого вздумалось меня попугать, то с его стороны было весьма самонадеянно оставить след своей ноги на таком пустынном островке, как мой, где было десять тысяч шансов против одного, что его никто не заметит. Не может же дьявол быть настолько глуп!"
Юмор человеческих характеров, мастерское изображение смешного и комического не во внешних поступках, а в самом складе натуры персонажей - пожалуй, самое широко известное открытие английской литературы, которое мы хорошо знаем благодаря Диккенсу, Теккерею, Оскару Уайльду, Бернарду Шоу, Вудхаузу. Параллельно с ним существует и английский "юмор положений", непревзойденный образец которого - "Трое в лодке" Джерома, непритязательная книга, комический эффект в которой построен в общем-то на буффонаде: герои непрерывно воюют с вещами и спотыкаются на ровном месте. Тем не менее джеромовский текст содержит истинно английские перлы, превзойти остроту и точность которых почти невозможно: "У Джорджа есть брат, которого всякий раз, когда он попадает в полицейский участок, заносят в протокол как студента-медика; неудивительно, что на высказываниях Джорджа лежит печать семейной склонности к медицине".
Юмор был органически свойствен профессиональным английским политикам весьма высокого ранга. Черчиллю, например. Если произвести арифметическую операцию вычитания чувства юмора из натуры сэра Уинстона, от натуры ничего не останется. Слава Богу, это невозможно. Находки английского премьера по сей день изумляют: "Одна дама в сердцах как-то сказала мне: "Если бы вы были моим мужем, я плеснула бы вам яд в кофе!" А я подумал: если бы она была моей женой, я бы непременно тот кофе выпил".
И по той же схеме, но о более серьезных вещах: "Мне говорят, что в борьбе против нацизма я слишком неразборчив в выборе союзников. А я заявляю: если сегодня Гитлер вторгнется в ад, то завтра я приглашу дьявола выступить в Палате общин".
Может быть, высшее проявление английского юмора имело место в первую ночь печально знаменитой "зимы под бомбами" 1940-1941 годов. Когда толпа лондонцев подошла ко входу в метро, чтобы укрыться там от налета германской авиации, начальник станции отказался пустить людей внутрь, заявив, что не знает о распоряжении лорда-мэра насчет использования подземки в качестве бомбоубежища. Пожилой седоусый мужчина меланхолично спросил: "А если мы купим билеты, вы нас пустите?"
Под хохот толпы виновато улыбающийся начальник станции открыл билетную кассу┘
