Андрей Кротков Он фантастически любил заседать, председательствовать, объявлять повестку дня, составлять проекты решения, организовывать голосование, звонить в колокольчик и стучать ложечкой по графину. Не потому, что видел в этом какую-либо пользу для дела, а потому, что обладал властной натурой и редко имел случаи насытить свою жажду властвования. В издаваемых под его редакторством журналах, в собираемых им кружках, в возглавляемых им группах и течениях он был царем, диктатором и богом.
Человеку низкого происхождения, сыну московского купца, в конце XIX столетия было не так-то просто выбиться в люди. Он выбился. Был талантлив - этого не отнимешь, способен к ученью и иностранным языкам, по-своему напорист в достижении целей как благовидных, так и не очень.
За косой разрез глаз, высокие скулы и сужающееся книзу ромбовидное лицо его звали Монголом и Чингисханом. По паспорту он был московский купеческий сын, мещанин Валерий Яковлев Брюсов. Но горе тому, кто посмел бы обратиться к Валерию Яковлевичу "любезный"!
В юности я сильно, но ненадолго увлекся Брюсовым. Ненадолго - потому что довольно быстро сумел ощутить в его стихах и прозе несусветную натугу, рвущий скрежет, с которым явный, но не сопровождаемый безупречным вкусом талант продирается сквозь каменные завалы языка.
Однако иногда молодому Брюсову удавалось быть искренним и лиричным: "По журчащей Годавери/ Я пойду, верна печали,/ И к безумной баядере/ Снизойдет богиня Кали!"
В зрелом возрасте он, стряхнув античные и восточные лохмотья, мог сочинить и великолепный натурфилософский этюд в стихах: "Еще, быть может, каждый атом -/ Вселенная, где сто планет./ Там все, что здесь, в объеме сжатом,/ Но также то, чего здесь нет./ Их меры малы, но все та же/ Их бесконечность, как и здесь,/ Там скорбь и страсть, как здесь, и даже/ Там та же мировая спесь".
Он никого не любил - не умел. Делал несчастными всех женщин, с которыми вступал в союз. Разве что любовная связь с Ниной Петровской - в терминологии того времени "бытовое явление", - стала актом художественного творчества, приобрела общественное звучание, увековечилась именем Ренаты, героини стилистически жуткого и анахроничного брюсовского романа из средневековой жизни "Огненный Ангел", надолго обогатила "желтым" сюжетом позднейших историков литературы и журналистов.
А еще он фанфаронствовал, страдал манией величия в легкой форме, сидел на игле - был морфинистом, написал сущую горстку достойного, отчаянно мечтал быть большим начальником при реальной власти. При советской власти его наконец сделали начальником, но ненадолго - несмотря на проявляемую лояльность, бывший символист не заслужил прочного политического доверия.
Он добился только того, о чем однажды обмолвился в случайной беседе: "Я хочу застолбить за собой одну строчку в истории русской словесности".
Строчка действительно есть. Ее не вымараешь. "О, закрой свои бледные ноги!.."
