Читать, рассказывать и рожать

Лет пять назад мне предложили составить сборник современной поэзии. Речь шла о периоде 80-90-х. Точкой отсчета современности служил год смерти Высоцкого.

Я, в общем-то, понимаю, отчего издатели выделили этот отрезок времени. Высоцкий был фактически последним поэтом, соблюдавшим золотую середину между эстетством и откровенным масскультом. Его слушали и понимали все - от зэков до маршалов, от техничек до упертых интеллектуалов.

Немалую роль, конечно, сыграло здесь актерство Высоцкого, его умение перевоплощаться в героев своих песен: шоферов, солдат, уголовников, спортсменов, альпинистов, шахтеров┘ Все эти персонажи намертво соединены между собой образом человека с гитарой. Но, с другой стороны, любой мог взять гитару и спеть эти песни от своего имени. Высоцкий таким образом давал каждому возможность рассказать о себе. Из-за этого своего демократизма он и не вписался в тогдашний литературный процесс┘

Выражение "последний поэт" я употребил не случайно. Так в разные времена именовали себя Баратынский и Бродский, а изобрел его, если не ошибаюсь, еще лорд Байрон. Это самоназвание всплывает всякий раз, когда у поэтов создается ощущение, что материальная жизнь для окружающих людей исключает интерес к литературе. А последний он потому, что в перспективе видится окончательная победа материального над духовным. Эта опасность существует всегда. Так что всякий стоящий поэт - в своем роде последний┘

Смерть Высоцкого служит водоразделом эпох. Следующее литературное поколение, как я обнаружил, составляя поэтический сборник, за редкими исключениями утратило это чувство золотой середины. Полюса, которые воплощают, например, Вишневский и Жданов, четко разведены и не могут соединиться. Не соединяются и аудитории. Да и у поэтов мейнстрима, таких, как Кибиров, Еременко, Гандлевский, принято считать лучшими стихотворения десятилетней давности. Создается впечатление, что жизнь уже не хочет или не может рассказать о самой себе и литература, занимавшая в обществе одно из центральных мест, смещается на периферию. А может быть, писателям просто сейчас не до нас┘

В прозе дела обстоят немногим лучше. Легкий жанр и утонченный эстетизм в ней тоже разведены. Прозаиком такого же ранга, такой же функции, как Высоцкий-поэт, я назвал бы Довлатова.

Его смерть в августе 1990 года обозначила целый этап. Да, кстати, и сама наша жизнь после девяностого изменилась довольно сильно. Мы не заметили, как недавнее прошлое отделилось от нас и стало жить самостоятельной жизнью. У каждого с прошлым связаны свои ассоциации, но для многих та эпоха ассоциируется сейчас именно с Сергеем Довлатовым.

Его книги - "Жизнь замечательных людей" своего рода. Если иметь в виду, что каждый чем-нибудь замечателен┘

Русская литература издавна ориентирована на бичевание пороков и исправление нравов. И ладно бы - своих, но речь зачастую идет о том, что все устройство жизни никуда не годится и надо его переделать. Именно такой вывод можно вынести из чтения классики: собирательный герой ее во всем винит или самого себя, или окружающую действительность. Принимать жизнь такой, как есть, он не в состоянии. Ему это неинтересно.

Тургеневские герои вместо того, чтоб любить друг друга, обсуждают немецкую философию. Персонажи "Анны Карениной" под разговоры о нравственном совершенстве калечат друг другу жизнь. Многочисленные безумцы Достоевского способны существовать только в экстремальных условиях.

Интересная жизнь в Отечестве гарантирована каждому и во все времена. Катаклизмы, веками преследующие нашу родину, соскучиться не дадут. Однако есть разряд людей (наверное, их большинство), у которых другие проблемы. Век из века они заняты не спасением России и дилеммой "быть или не быть", а ежедневным хождением на работу, семейными неурядицами и добычей продуктов.

Эти люди были в свое время объектом доброжелательного и серьезного внимания Пушкина, Гоголя, Чехова. А после них - Зощенко и Довлатова. В целом же пушкинская традиция рассказывания простых и интересных историй была вытеснена "романами идей" и "романами воспитания". Русская литература не очень-то жалует так называемого обыкновенного человека. Не маленького, дошедшего до крайности и несчастного, а именно обыкновенного. Он мелко грешит, живет по инерции, делает глупости, но главное - не может о себе рассказать и не слишком-то задумывается о своей жизни┘

Довлатов, как и Высоцкий, писал о нас с вами. И все же оба они принадлежат другой, предыдущей эпохе. Времена изменились, и по идее должны были появиться новые Довлатовы и Высоцкие. Как доказательство того, что мы все еще существуем. Должны, но не появляются┘

Человек пишет книги по тем же причинам, по которым заводит семью и рожает детей. Им движет желание оставить о себе память, постараться не кануть в небытие. Это желание свойственно не только пишущим, но и читающим гражданам. Мы нуждаемся в том, чтобы о нас рассказали.