Дебют - вечен

В каком-то смысле каждый из тех, кто однажды отваживается говорить, попадает в состояние постоянного дебюта. Нет никаких публикаций или наград, которые спасали бы нас самих от страха перед тишиной, чистотой, пустотой нехоженого листа, бельма экрана, глухотой зала.

Всегда первый момент говорения есть момент преодоления себя. Таким образом, мы все в состоянии дебюта, жизнь как впервые, как в первосотворенном мире. Мне очень нравится философская концепция, согласно которой Всевышний творит мир заново в каждую секунду времени, лишь по преизбыточествующей щедрости и благодати сохраняя в новом мгновении всю полноту мгновений предыдущих, которую мы своим человеческим сознанием привыкли опознавать как причинно-следственную связь.

Более того, в этом смысле Достоевский - такой же дебютант, как и вчера впервые присевший к клавиатуре школьник. Так как школьник, читающий Достоевского с экрана, возобновляет бытие идей силой своего молодого ума, и по праву живущего в настоящем человека именно ему сейчас решать, состоялся Достоевский или нет.

Это одно из тех условий, в которых мы пребываем. Как независимо друг от друга отмечают литераторы (предположим, по роду своих занятий или по закономерной предрасположенности характеров они чувствуют изменения атмосферы несколько тоньше), буквально за последние несколько месяцев нечто изменилось. Видно было это и на IV Форуме молодых писателей России в октябрьских Липках. Изменился характер отношений между молодыми людьми и редакторами толстых журналов: у первых поубавилось гонору, а у последних - простите - спеси. Кажется, и те и другие всерьез заподозрили, что нужны друг другу. Уж и не знаю, состоится ли экстатическое слияние в едином порыве к свету, хе-хе, но будем надеяться, рукопись молодого человека теперь в редакции толстого журнала положат в корзину для бумаг после чуть более продолжительного раздумья, чем обычно.

Мы становимся свидетелями зарождения видов, наблюдаем тектонический поколенческий сдвиг. Нет другой организации, кроме "Дебюта", которая бы делала столь широкий срез глубинных пластов молодого современного сознания - а этот срез возможен только по "артефактам", прямым свидетельствам, то есть текстам. 43 000 рукописей (и не отдельных рассказов, а подборок) - это, знаете ли, число.

Что позволяет именовать нынешнюю генерацию "Дебюта" поколением?

Это люди, рожденные и воспитанные в реальности современного мира. Они и описывают один и тот же мир, но делают это очень по-разному. Они схожи лишь тем, что не схожи. Роман Ромов в живом журнале назвал людей, которые не гладили галстук, инопланетянами, так вот, они инопланетяне. (Перечитываю предложение и понимаю, что оно невнятно без уточнения: пионерский галстук.) Посланцы иных миров, "апостолы City", подобно героям повести Павла Костина "Анестезия крыш".

Нельзя утверждать, что их так уж много, если принимать во внимание общую цифру отсмотренных работ. Среди этого поколения, как всегда, есть и те, кто - увы, еще так молод, а уже так бездарен. Хотя графоманов в чистом виде еще нет: графомания - болезнь пожилых, потертых организмов. Когда вам двадцать, надежда сохраняется.

И все-таки этих спецназовцев духа много. Как минимум 87 (сравните с семьюдесятью позициями в длинном списке премии в 2003 году), а на деле, конечно же, больше. Эта когорта выдвинулась из сотен точек одновременно словно по команде. И, как ни странно, команда действительно была. Многие дебютанты в письмах замечают, что пишут специально для премии - ведет ли такой путь к успеху, не знаю, но, так или иначе, людей призвали.

Мы наконец почувствовали себя зваными - нам объявили всеобщую мобилизацию. И сразу стало понятно, что недостатка в желающих сражаться нет. Сорок три тысячи! Даже если эти люди не станут профессиональными писателями, это все-таки пишущие. Посетители библиотек, не только электронных, читатели книг, те, кто пытается овладеть таким оружием, как слово, - выражать мысли, эмоции, думать, воздействовать. Те, кто готов совершать попытки к тому, чтобы быть понятыми. В Липках главред журнала "Знамя" Сергей Чупринин заявил, что хороших стихов как никогда много. Ими, мол, забиты тумбочки в редакциях. Их слишком много. Но даже если принять во внимание, что в тумбочках, как заметил Иван Волков, не хорошие стихи, а всего лишь то, что считается таковыми, - раз толстый журнал не в состоянии переварить столько стихов, это еще совсем не значит, что их действительно много в масштабе страны. Скажу крамолу: их вообще не может быть много. Их чудовищно мало для такой страны, как наша. Нет, я не призываю всякому срочно постигать основы стихосложения - как сказал студент Литинститута, когда мы проходили дактиль, я болел - но образованных, пишущих, грамотно говорящих по русски людей слишком много быть не может.

Нас ожидает всплеск интереса к молодой прозе - сегодня она профессиональна, как никогда раньше. Это небывалое событие. Пока в основном мы имели дело с единичными удачами. Сегодня мы видим "разобщенную общность". Мы присутствуем при первом выступлении нового поколения писателей, идеологов, философов, властителей умов. И это событие значимо не только для текущего литературного процесса, но и для политиков, экономистов, социологов.

Молодые люди вглядываются в то, что вы тут наворотили до их рождения. Среди них есть те, кто склонен к социальному бытописательству, реализму в традиционном смысле этого слова, как Татьяна Букова со своей повестью "Мама". И те, кто тяготеет к абсурду, гротеску, фантасмагории, как Сергей Красильников, в повести которого "Скарабей" и в самом деле можно углядеть признаки определенного аутизма, но даже эти признаки на деле тоже остро социальны. Хотя бы поскольку живет он в Латвии и мы хорошо представляем, что там происходит с русским языком. И вдруг посреди этого разлома и распада приходит совсем еще юный, восемнадцатилетний Красильников и начинает говорить по-русски не просто грамотно, но и так, как до него по-русски еще не говорили.

Я не боюсь сказать об этих людях чуть громче, чем, может быть, они сами готовы о себе услышать. Для них это тоже испытание, но они - не просто писатели, но и выразители определенных общественных тенденций. Каждый из нас - преломление, мы травмированы своим временем, но если для того, чтобы состоялось поколение, время должно быть сложным, должно быть заряженным ожиданием, беременным революцией, отравленным свободами - то у нас с эпохой все в порядке. Можно сказать, повезло. Все предпосылки из тех, что еще так недавно мы изучали на уроках истории. Дело за малым - и самым сложным. За тем, чтобы были написаны серьезные произведения.