Продолжение легенды

Когда-то радиоприемник был подобен волшебной лампе в руках адепта, знающего, кто в ней обитает. Это были могущественные, недоступные духи-увещеватели с медальным профилем в отличие от коллективного газообразия тех, кто в ужасе затыкал уши, не желая слушать крамольные речи. Прислушался - и сразу ясно: эти знают, чего хотят. Нашей погибели. Разум подсказывал - не "нашей", а вашей. Я-то тут при чем? Одно дело делаем. Анатолий Кузнецов знал о будущем много, совершая поступки, которые по тогдашней формуле "либо не поймут, либо осудят". По крайней мере собственная судьба была ему известна.

Стояло душное, предолимпийское лето 1979 года. Всему, что окружало еретика-отщепенца, на вид было именно 79 лет. И это наваждение не смывал даже ледяной мятный ликер в 9 утра из горлышка (школа осталась позади, незаконченной).

14 июня 1979 года закончилась вторая - западная жизнь Анатолия Кузнецова. Писателя-перебежчика почти никто не оплакивал здесь, у нас, как, впрочем, и Элвиса, ушедшего из мира двумя годами ранее.

А первая жизнь - советская - оборвалась, когда из учебника "Родная речь" была удалена его миниатюра "Деревце" (простая и печальная вещица о финальности и непоправимости), потому что ее автор решил остаться в Англии. "Деревце" изъяли не сразу, я его успел застать. А вот роман "Огонь" в журнале "Юность"┘ Какой уж тут "Огонь"┘ Прошляпили!

"Ребята┘ это фантастично" - важны не слова, а с каким чувством произносит их только что выбравший свободу Кузнецов в одном из своих первых выступлений по радио. Видимо, в аду не так плохо, если это место так поносят райские птички с красными книжечками. Тридцатидевятилетний писатель попал туда в самый угар психоделического НЭПа. Август 69-го, только что утонул в бассейне Брайен Джонс. "Битлз" на грани распада. Думаю, все это прошло мимо глаз и ушей перебежчика. Знал ли он тогда, что ему тоже суждено стать "звездой" в грядущие 70-е - звездой подрывного эфира? Знал ли он, автор трех романов и сценария несправедливо забытой картины "Мы, двое мужчин" (с Шукшиным!), что его голос будут записывать на ленту, как "Битлз" и "Стоунз", наиболее верные сторонники дендизма? Предвидел ли?

Мне памятен успех "Бабьего Яра". Этот роман-документ был напечатан в журнале "Юность" с незабываемыми рисунками Саввы Бродского. Сколько ни листай эту вещь, а все равно возвращаешься, словно к воротам заколдованного замка, к первой строке - "все в этой книге - правда". Тогда казалось невероятным, что пройдут года и самой активной формой антисемитизма сделается антисемитизм либеральный, с косяком в зубах и "арафаточкой" на немытой шее. Увы, Европа вполне готова пожертвовать Израиль покорившей ее орде врагов культуры и цивилизации. Сказывается изнеженность нравов.

За "Бабьим Яром" последовал маленький шедевр, его вспоминают не менее часто, если речь заходит о литературе 60-х годов. Рассказ "Артист миманса" чем-то напоминает "Несчастливых волшебников" Александра Галича, и одновременно сквозь неложный сюжет сквозит горькая усмешка американских "фильм нуар". Это настоящий гимн второстепенным персонажам, без которых в жизни остались бы одни "премьеры на проволочках". С исчезновением маленьких, но гордых людей со страниц и улиц, канул в безвозвратное прошлое фантастический мир шалманов и поплавков┘

В данном случае Кузнецов выступил как блистательный провокатор, литературный "панк". Он осмелился высмеять главных баловней Совдепа - балетную номенклатуру. Последовало гневное письмо балетных знаменитостей, но и оно не смогло заставить писателя, как тогда говорили, одуматься. И слава б-гу.

Бегство Кузнецова вызвало панику среди кого следует. Политинформаторы на местах не знали что говорить. Ведь на Западе остался вполне благополучный и нескандальный сочинитель. Чем-то это напоминало фокусы Дина Рида. Этакая странная смесь простодушия и близорукости. Черт знает, что ему надо. Неужели и вправду "мир во всем мире"? Но за политинформаторов, как всегда, высказались профессиональные писатели. Грянул съезд, и с его трибуны прозвучали следующие слова: "Да, в нашем поколении были и стиляги, и плесень, но они не представляли собой лицо нашего поколения в целом, как сегодня его не может представлять липкое заискивающее лицо диккенсовского Урия Гиппа под псевдонимом мсье Анатоля".

Конечно, Евтушенко не мог простить мсье Анатолю успех его "Бабьего Яра" (на Западе книга увидела свет без купюр), ведь у него был свой - в стихах. Да и личная дружба с головорезами в береточках типа Че Гевары в те времена вызывала презрение и насмешки, а не зависть и восторг, как сейчас. Рядовых советских людей тошнило и от кубинских сигар, и от кубинских ритмов. Вот он и заклеймил мсье Анатоля именем самой популярной в тот момент группы "Урия Гипп". Ну кто из нынешних смутьянов удостаивался такой оценки? Сколько помню, так не говорили даже про "мсье Эдуарда". В наш корректный век боятся обидеть даже пустое место, ибо пустое место свято и злопамятно.

Нам совершенно неизвестно было, каков этот человек в действительности. Откуда? Но почему-то в той, другой жизни он мне казался "прост и печален". Как Платонов Паустовскому. И постоянно не то чтобы полубухой, а какой-то опьяненный "фантастичностью" своей британской жизни. Особенно это чувствовалось в диалогах Кузнецова с журналистом Дэвидом Флойдом. Они говорили черт знает о чем и далеко не всегда остроумно. Но в сновидениях смех заменяет тревожное ожидание. Спящий просыпается с криком и облегченно улыбается лучам родного советского солнца и щебету птиц, не имеющих родственников за границей. А они там - с Дэвидом Флойдом.

Диссидентская знать невысоко оценивала выступления Кузнецова. Своими беседами он только препятствовал зачтению их бесчисленных обращений. Зато провинциальные крамольники воспринимали его как родного. Помните фильм "Единственная"? Худрук, сыгранный Высоцким, это и есть идеальный слушатель кузнецовских бесед. Неудачники во всем видят насмешку, поэтому юмора в этих беседах было совсем немного. Простота, задушевность и горечь - понимаю, каково вам там. Вот и он рассказывал, какие грибы растут, что продается в магазинах, как выглядят британские алкоголики.

Принято считать, будто Кузнецов за границей не написал чуть ли ни строчки. Однако после смерти отыскались его рассказы. Один из них, "Мужчина, если ты отважен", прозвучал по Радио "Свобода" в годовщину смерти писателя. Действие происходит, как всегда, в привокзальном буфете. Достоверность просто душераздирающая. Дело не в истории, она может быть выдумана от начала до конца, но в самом портрете неудачника: "Разумеется, меня сразу засекли. У них прекрасные радары". Чувствовалось, что на Западе автор дорвался до информации, целиком оправдывающей его выбор, и спешит поделиться своими впечатлениями с теми, кто (как тогда казалось) уже никогда никуда не перебежит.

Совершенно не важно, о чем говорил этот человек. Мне, например, нравилась беседа "Как делается земля", про то, как деньги в бумажнике превратились в подобие черной ваксы. Хороший рассказчик как хороший напиток. Подайте нам еще столько же и того же самого.

Вскоре записями бесед завладел Сермяга и стал распоряжаться ими, как своими: "Чем занимаешься?" - "Ничем". - "Я тоже. Заходи. Выпьем. Послушаем Кузнеца". Сермяга ставил их кому попало, и это, конечно, не всегда вызывало одобрение собутыльников. "Вот Кузнецов. Им отравляйся", - повелевал Сермяга голосом того, кто диктовал Алистеру Кроули самые кощунственные места.

Продолжение легенд - окончание легенд. Случайно мне подсказали, оказывается, сын Кузнецова тоже работал одно время на "Радио 101", где начиналась и моя запоздалая карьера радиохулигана. И нередко, прежде чем сморозить очередную дикость, я чувствовал за левым плечом присутствие мсье Анатоля. "На столе у него всегда стояли остро отточенные карандаши", - говорил о своем друге Леонид "Космический блеф" Владимиров. Глядя на свои, я неизменно вспоминаю Анатолия Кузнецова, как проникал в незнакомые дома его голос, словно дым из волшебной лампы┘ Это был настоящий агент беспокойного присутствия.