Василий Шевцов Идея левой партии в самой себе заключает ложь. Об этом Достоевский, сам в молодости увлекавшийся французским утопическим социализмом и поплатившийся за это шестью годами каторги, написал "Бесов" - самый пестрый, авантюрный, смешной и трагический из своих романов. В перестроечные годы на него частенько ссылались входящие в силу либералы: дескать, вот они какие - революционеры и смутьяны, мерзавец на мерзавце сидит и мерзавцем погоняет. Ставрогин девочку изнасиловал. А мы - чистые духом и смиренные в помыслах, признаем только естественные законы исторического развития, в которых четко прописано: "частная собственность неприкосновенна", "спасение утопающих - дело рук самих утопающих" и "моя хата с краю". Тогда еще популярный эстрадный экономист Николай Шмелев сотрясал рукоплещущие залы речами о мифологическом обывателе - чуть ли не атланте, на котором земля держится. Позже обывателей отправили в отстой и занялись крепкими хозяйственниками.
Но разве не такими же бесами накинулись на нас в начале 90-х демократы различных мастей, закрутившие на российских просторах такую метель, такую пургу, что "хоть убей, следа не видно"? Разве не различим звериный оскал в лощеной ухмылке Егора Гайдара, в скорбном безмолвии народного страдальца Григория Явлинского, в великосветском ерничестве Татьяны Толстой? При желании опознать бесовщину можно в любой социальной гримасе. И парадная жизнь ельцинской России, обратившаяся в нескончаемый бал в поддержку бедных гувернанток, - свидетельство неискоренимого лицемерия отечественной общественной жизни.
Но Федор Михайлович в первую очередь - о левачестве. С чего начинается левая идеология? С сочувствия к униженным и оскорбленным. С прямого осознания того, что тебе живется лучше, чем твоим братьям - голодающим, бедствующим, существующим в невыносимых условиях, вымирающим. И только в таком смысле она оправданна. В противном случае весь социализм-коммунизм-анархизм и базирующиеся на нем проекты общественного переустройства оказываются безответственной интеллектуальной игрой или погоней за модой. Все разговоры об "обществе спектакля", о "буржуазном дискурсе", все геополитические расклады и верховенско-байроническое презрение к погрязшему в пошлости миру - это просто игра со спичками из безопасного укрытия: игра, за которой, конечно, коренится вполне определенное, но совершено не заслуживающее уважения мировоззрение. Шигалевщина.
Можно, конечно, полностью решить проблемы конкретного угнетенного человека: усыновить голодающего ребенка, вынужденного побираться; оплатить лечение инвалиду и т.д. и т.п. Потом начинаешь понимать, что разовая помощь не решает проблемы "вообще". Проект построения справедливого, неравнодушного к своему народу государства рождается вместе с представлением о том, что налично данный мир несправедлив в своих основах. Что есть эта проблема "вообще" и решать ее нужно сообща. Появляется партия, которая в случае революционного успеха, которому предшествует длительная подпольная работа, приходит к власти и получает шанс установить разумный и честный общественный порядок.
Шанс этот не был в полной мере использован ни разу, и возникает законное сомнение в том, что им вообще в принципе можно воспользоваться. Зато путь к победе устлан жизнями невинных Шатовых, провокациями, интригами и предательствами. Что в годы нечаевского процесса, что в начале прошлого века, что, возможно, в недалеком будущем, когда с устанавливающегося компрадорско-буржуазного диктаторского режима окончательно спадет реликтовый благостно-демократический флер вместе с мнимыми гражданскими свободами.
И здесь возникает масса риторических, по существу, вопросов. Решают ли восприятие истории как проекта и человеческие инвестиции в этот проект проблему глобальной несправедливости? Или это проблема чисто этическая? Нужно ли нам как-то специально объединяться, чтобы сделать мир лучше и добрее? Или можно сделать его лучше только собственным добрым действием, за которое ты в ответе только перед Богом, а не перед партией? Есть ли какая-то гарантия, что социалистическое движение не сведется к построению государств-маньяков вроде сталинского СССР? Есть ли какое-то необходимое условие, чтобы этого не происходило? Не вымощена ли в принципе благими намерениями дорога в ад? Все это вопросы очень "достоевские" и животрепещущие сегодня так же, как и 130 лет назад.
Да, левые в ХХ веке многого добились. Но стоят ли усилия и достигнутые результаты (сводимые в конечном счете к практике выдачи властями предержащими социальных пособий) тех порождаемых сочувствием к малым сим кровавых бурь, в которых первыми захлебываются те, ради кого они, собственно, и грянули?
Я, разумеется, не верю в синархию. Я не верю, что кто-то нас сознательно вовлекает в заранее спланированный распорядок действий. И в связи с этим рождается такое подозрение, что в основе всех и всяческих сознательных общественных переустройств лежит желание проэкспериментировать: что-то сделать на авось, а потом посмотреть, что из этого выйдет. Расширить не понимание ситуации своего текущего пребывания, а экстенсивные границы самой этой ситуации. И в этом социальные реформаторы, консерваторы, фашисты, либералы, глобалисты и антиглобалисты не отличаются от марксистов или троцкистов.
Так может быть, история вообще - результат самообмана, самоотчуждения, недопонимания реальной ситуации, в которой ты оказался? То есть история оказывается историей ошибок - бесконечных бросков бумеранга, который возвращается обратно и по нам же бьет? Мне кажется, Достоевский это очень хорошо понимал. Не зря он так болел рулеткой, которая является идеальной моделью исторического процесса. Выиграть можно, но с таким количеством ограничивающих условий, что лучше не пытаться. Народ-богоносец в казино не ходит.
