Выше стропила

Дж. Сэлинджер. Над пропастью во ржи. Роман, повести, рассказы. - М.: ЭКСМО, 2003

Недавно по телевизору показывали "Рождественские встречи" А.Б. Пугачевой (популярная эстрадная певица эпохи правления Л.И. Брежнева). Пребывая в благостном расположении духа, я время от времени отрывался от удобно разложенного на животе Астафьева, чтобы взглянуть на экран. И вот что заметил. Все, что там происходило, было сумбурной, художественно неумелой, но точной инсценировкой стихотворения Пушкина "Бесы"!

Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре...
Сколько их! куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?

Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне...

Когда-то я это стихотворение очень любил. Прочитал интерпретацию Якобсона (дескать, оно написано под влиянием душевного смятения, вызванного предстоящей женитьбой, - "ведьму ль замуж выдают") и начал любить. Интересно, что якобсоновская статья о Пушкине попалась мне на глаза одновременно со статьей Игоря П. Смирнова, в которой "Бесы" упоминались в контексте следующей деконструкции: "БЕС божества, БЕС вдохновенья", но - "твои НЕ-БЕС-ные ЧЕРТЫ". Видим оппозицию "бес - черт", где бес представляет Аполлона с его "священной жертвой" и пресловутой онегинской "несозданностью для блаженства", а черт искушает отказом от свободы и творчества в пользу простых земных истин: "мой идеал теперь - хозяйка, да щей горшок, да сам большой". Бес - это мужчина, а черт - баба.

В Италии есть обычай: когда рождается девочка, водой после ее первого купания поливают цветы в доме. Когда рождается мальчик - воду выливают на улицу. Мужчина ответственен за центробежную силу жизни: ему принадлежат лошадь, ружье и география. Женщина отвечает за центростремительные оковы: огород, очаг, сковородки, кастрюли. Женщина привязана к жизни циклами - в самом ее организме заложен механизм биологического бессмертия. Судьба мужчины линейна - после перерезания пуповины ничто его больше не отделяет от назначенной долгом воина и охотника смерти. Поэтому мужчина больше женщины заинтересован в искусственной мотивации: сочиняя религию, искусство и науку, он пытается оправдаться за отсроченный долг. Понятно, что я проникся к Александру Сергеевичу живейшим сочувствием. Эк ведь, как ломало его!.. Художнический эгоизм манил в уютное лоно свободы ("в самостояньи человека залог величия его"), а репродуктивный инстинкт увлекал в тенета женитьбы.

Пушкин мужественно превозмог напевы эмансипированного сознания и положился на волю инстинкта: женитьба и смерть от пули. Как положено мужчине-защитнику. Женитьба была для поэта смертью ("домового ли хоронят"), смерть была для мужчины долгом. Но разве не очевидно, что пресловутая дуэль была почти сознательным бегством от окончательного блаженства - от превращения в "щей горшок", в "черта", в бабу?..

По моему разумению, история дуэли и смерти Пушкина лучше всех описана Сэлинджером - в повести "Выше стропила, плотники" и рассказе "Хорошо ловится рыбка-бананка". Герой дилогии, буддист Симор Гласс, прекрасно осознавал свое высокое призвание - стать в результате цепи перерождений бодисатвой. Но появилась женщина, и "символическое удовлетворение" Симора вошло в конфликт с удовлетворением, извиняюсь, "реальным". Их брак был мезальянсом - это признавали и родственники жениха, недовольные глупенькой, как пробка, невестой, и родственники невесты, шокированные симоровской "ненормальностью". У этого союза был миллион недостатков и только одно достоинство - молодые любили друг друга. Это, однако, не помешало Симору покончить с собою на пике счастья. Он сделал это затем, чтобы прервать тупиковое ответвление "неправильной кармы", возвращающее его, без пяти минут бодисатву, на круги сансары и всяческого томленья духа.

Симору захотелось счастья - он получил его и пошел дальше. Пушкину захотелось жениться - он женился и остался поэтом. Условием сохранения статуса в обоих случаях была смерть. Однако жизнь и смерть находятся в отношениях "дополнительности" - одно невозможно определить иначе как посредством другого, смерть - это катализатор, без которого никакая жизнь попросту невозможна, и наоборот. Этот принцип позволяет правильно понять сущность продемонстрированной Игорем П.Смирновым бинарной модели "бес - не бес", "творчество - обыденность", "зло избранности и одиночества - против счастливой и покойной, но нетворческой жизни". Позволю себе удовольствие процитировать по этому поводу из Эмиля Чорана: "Добрый бог плохо оснащен для творения: он обладает всем, кроме всемогущества. Его величие зиждется на слабости (добро всегда анемично), он не способен помочь. Да мы и прибегаем к нему, лишь когда выбиваемся из исторического измерения, когда же возвращаемся в колею, мы обращаемся к богу низменному и деловитому, создателю и организатору. Чтобы понять механизм творения, надо представить себе бога то предающимся злу, то бишь новизне, то добру, то бишь инертности. Очевидно, в этой борьбе зло понесло урон, поскольку не могло не заразиться добром, - вот почему в нашем мире не все целиком и полностью дурно".

Почему в литературной мифологии не существует великого русского поэта Тютчева? Наверное, именно потому, что в нашем мире не все целиком и полностью литературно. А в нашем представлении о нем - все.