Я хочу уничтожить все

Мы не эстетируем собственное страдание. Оно некрасиво. (Но если красота спасет мир, то стоит быть в миллионы раз уродливей Квазимодо и с порнографическим бесстыдством отражаться в испуганной мути ваших эстетических зрачков.)

На первый взгляд страдание ущербно, ведь оно выдает уязвимость. Но это ваш героизм - доведенная до патологии упрямая поза, отчаянная попытка скрыть страх и бессилие, приведшая к полному ступору мозга и чувств, некой дегенеративной окаменелости, наркозу, позволяющим совершить "подвиг". Или же, напротив, невроз, истеричность, обусловленные теми же комплексами ущербности, маниакальным страхом обнаружить собственную трусость. Истерическое кидание под танк или харакири для более продвинутых психопатов - типичные жесты такого рода "героев".

Наш героизм означает только одно - быть адекватным самому себе, не отвлекаясь на провокационные установки вашего общества, на вашу систему "ценностей". Мы не претендуем на роль инвалида Мересьева, мы не хотим стать китчевой космической мошкарой типа Юрия Гагарина или сублимированной мазохисткой Зоей. Нам скучен подростковый порыв Вождя, заменившего подлинную суть героизма на его внешний пафос. Нам смешон образ Воина с очевидным романтическим стремлением пострелять, компенсируя комплекс немужественности. Нам не нужны ни тупые влюбленные самки, ни ржавые ордена, ни памятник нерукотворный.

Не быть героем - это воля
силы.
Вот это смочь единственная
честь.
Плевать хотели памятью
потомков
На подвиги великие свои...

Мы следуем Основным Инстинктам. Соответствуем собственной сущности. Не столько героизм, сколько упрямство. Нам тяжело, и мы не можем не страдать, каким бы жалким ни выглядело наше страдание для вас.

Ведь единственный способ не страдать - принять мир. Значит, выбора нет. Мы предпочли бы дистанцироваться от ощущений и стать бесстрастными функциональными механизмами, компьютерами невиртуальных гибелей, роботами абортных зим, стальными машинами смерти, руководимыми лишь собственной Идеей. И когда-нибудь, возможно, сделаем это.

Нам высказывают смешные упреки в "жизненном скулеже", "нежелании трудиться над собой" и "слезть с собственного дивана". "Как приятно и сладко не любить жизнь в целом", - восклицает невнятный подонок с расплывчатым человеческим лицом.

Здесь мы сталкиваемся с умозаключением пассивно-трусливого существа, чей страх познать отчаянье, хоть сколько-нибудь приблизиться к страданию, следовательно, пониманию мира, тормозит сознание, локализует само страдание, переводит его из сакрально-экзистенциальной области в область физическо-психиатрическую, хуже того, в область социокультурную. Отчаянье для него - нечто декоративное. Деталь одежды денди.

Мы имеем силу, а не слабость страдать. Нам никогда не бывало "приятно и сладко", нам претит получать удовольствие от этого мира, и даже полная и окончательная гибель цивилизации не принесет нам удовлетворения. Мы просто выполним миссию. Мы не "не любим" жизнь, мы ненавидим и не приемлем ее. Мы, внятные и четкие твари, вкрутим черную свастику в ваше высохшее солнце-ромашку, откуда вы, смутные и сомневающиеся, срываете блеклые лепестки: "любит - не любит, плюнет - поцелует..."

Мы не задаемся такими вопросами. И наш месяц уже скоро вынет ножик из кармана.

"Нежелание трудиться над собой" - это мы воспримем скорее как похвалу, нежели как упрек. Труд сделал из обезьяны то, что следует преодолеть. Значит, труд - опасный дегенеративный вирус, дурная болезнь. А мы здоровы. И нам не нужно манипуляций над собой. Только после вас.

Диван - атрибут комфортной жизни. А нам дискомфортно. Диван - символ расслабленности. А мы напряжены, как мертвые звери, проткнутые молнией 220 вольт. Диван - место для сна и секса. А мы не спим и не совокупляемся. Мы не куклы вечного досуга и не похотливые самцы. Мы не фригидны и не импотентны. Но мы не пациенты доктора Фрейда и не променяем свою агрессию на сексуальное удовлетворение.

Вы - плюшевые клоуны довольства, пропагандисты жалкого позитива. Ваше стремление к счастью - есть стремление к червяку. Мы приведем вас в счастливое будущее, а по дороге разъясним все как есть. И правильный Маяковский будет смотреть, как умирают дети, он-то и расскажет вам наконец, что такое хорошо и что такое плохо.