Алексей Лапшин Деревня в России очень литературна. Во всяком случае, такой вывод можно сделать даже после поверхностного знакомства с отечественной классикой. Ни французская, ни английская, ни любая другая европейская литература не уделяли столько внимания крестьянству. Максимум, куда забирались, скажем, французы, - это провинция. Позавчерашний Мориак со своими портретами захолустной буржуазии до сих пор считается крупнейшим после Бальзака знатоком "галльской" глубинки.
Объяснение феномена русской литературы может быть либо чисто социальным (Россия - аграрная страна), либо мистическим (крестьянство - носитель тайны русского пространства и духа). В обоих случаях напрашиваются вопросы. Почему в современной России деревенская проза оказалась почти невостребованной? Обусловлено ли это только социальными сдвигами или же рухнул один из мифов о загадочной русской душе? Где сейчас таинственный мужик, завороживший интеллигенцию: спился, подался в шабашники или его никогда не было?
Многое для ответов на эти вопросы может дать ретроспективный взгляд на нашу литературу.
Девятнадцатый век в эпоху дворянских писателей не знает конфликта между городом и деревней. Пушкин, Гоголь или Тургенев одинаково легко осваивали любой пейзаж России. География их произведений совершенно свободна от политики. Мужик предстает как нечто колоритное, но не выходящее за рамки общего культурного поля. С другой стороны, именно эти баре были первыми, кто заступился за мужика и заподозрил в нем иное. Начиная с тургеневского Герасима, крестьянская тема в русской литературе приобретает настоящий драматизм и оригинальность. Причем постановка социальных вопросов почти всегда переплеталась с апелляциями к иррациональному. Мужик представлялся не только жертвой системы, но и носителем некоей скрытой до поры до времени силы, которая как раз и отличает Россию от остального мира. Тогда так думали и писали не одни славянофилы. Русская деревня против буржуазного мира - тема всей хоть сколько-нибудь интересной общественной мысли до Октября. Достаточно вспомнить западника Герцена, считавшего крестьянскую общину последней возможностью выбраться из тупика мещанской цивилизации, или графа Толстого, рядившегося в мужика как в образ светлой простоты, противной всему искусственному и наносному.
Сами крестьяне, когда им приходилось напрямую сталкиваться с инициативами интеллигенции, вели себя иронично: "Чудит барин, да и только". Впрочем, наблюдалась и более мрачная реакция. Когда известный социалист-утопист Петрашевский попытался организовать на базе своего поместья фаланстер, крестьяне устроили поджог.
Ранняя советская литература уже не прозревала в мужиках Иное. Иное нужно было создавать здесь и сейчас, в том числе и при помощи слова. Русская деревня с ее общинным укладом, конечно же, больше подходила для колхозов, чем для столыпинских реформ, однако советским технократам этого было мало. Революционный прорыв, лучше всего описанный у Шолохова, постепенно сменился реформированием села - подведением его под городские стандарты. Быть деревенским, т.е. сохранившим верность укладу, становится откровенно непрестижным. Обуржуазившийся советский город ведет себя по отношению к селу все более высокомерно. Село, со своей стороны, начинает завидовать городу. Реакцией на создавшееся положение стала литература так называемых деревенщиков. Их наивная, морализаторская проза тем не менее оказалась заметным явлением общественной жизни 60-80-х годов. Причиной тому не только реальные проблемы деревни, но и происходившее в то время новое размежевание интеллигенции на патриотов и западников. Самый талантливый и трагичный среди "деревенщиков" - Василий Шукшин оставался, пожалуй, единственным автором, свободным от идеологем и назидательного тона. Возможно, поэтому ему удалось глубже всех заглянуть в душу русской деревни и, прочувствовав ее, умереть.
Судьба остальных "деревенщиков" оказалась слишком привязана к советскому социуму. Писать сегодня на темы села с тем же умонастроением, что и в 70-е годы, невозможно. Поставить же вопрос - существует ли действительно внутри русского мужика тайна - страшно. Между тем именно сейчас история решает все основные вопросы русской литературы. В том числе и вопрос о том, кто такой наш крестьянин. Драматизм ситуации - мощнейший толчок для творчества.
Дарья Гармоненко