Дмитрий Черный Историческая картинка: на моей ночной тумбочке красный томик "Как закалялась сталь" покрыл сизого Генри Миллера. Много о книге слышал всякого, и пафосного, и гнусного, имя Павки Корчагина - давно во языцех, а сам ни разу не пробовал.
Начал - и сразу же меня подхватили события книги, увлекли за собой мой взгляд, вычирикивающий по буквам текст очевидца Гражданской. Глядь - уже середина книги. И вовсе никакой тут кондовщины, никакой прилизанности и утаек личного. Тем, кто ищет интимное, - пожалуйста.
"Не понял, когда крепко обняли руки и притянули к себе.
- Слухай, голубе,- шепчут горячие губы,- мени все равно пропадать: як не офицер, так те замучат. Бери мене, хлопчику милый, щоб не та собака дивочисть забрала".
Но Корчагину в этом застенке - где вообще-то, по-трусливому соображая, терять нечего: ешь, чего предлагают, - вспомнилась его Тоня, и "хватило сил оторваться. Как пьяный, поднялся и взялся рукой за решетку".
Книга полна не только орудийным грохотом и конным топом. Здесь личная история об общественном обновлении. И в ходе этого обновления меняется психология: поэтому Корчагин не ведет себя пошло, предсказуемо. И если сравнивать интимный дневник Корчагина и Генри Миллера, то в последнем случае трудно вспомнить, когда и при каких обстоятельствах "Гена" не поставил свой "пистон".
Но куда интереснее читать о том, как чувствовали, как сближались или расходились наши молодые люди тех лет, нежели узнавать о похождениях "литературного янки в Париже". Время повествования у Миллера и Островского, кстати, не так уж разнится: 20-е и 30-е годы.
Островский очень ответственно, не залихватски подходит к теме ласк в неласковое время.
"- Товарищ Корчагин! Отбросьте буржуазные условности, ложитесь-ка вы отдыхать, - шутливо сказала она.
Павел лег рядом с ней и с наслаждением вытянул затекшие ноги.
- Завтра нам работы уйма. Спи, забияка. - Ее рука доверчиво обняла друга, и у самой щеки он почувствовал прикосновение ее волос.
Для него Рита была неприкосновенна. Это был его друг и товарищ по цели, его политрук, и все же она была женщиной".
Нетипичность ситуации притягивает. Малейший сбой в сторону "попса" сразу обесценил бы рассказ. Разрыв Корчагина со своим "первым чувством", с Тоней, происходит после тяжелого ранения, после госпиталя - как раз тогда, когда другой бы обрадовался возможности "отдохнуть с герлой". Но он рвет паутину чувств, в которых неизбежен компромисс.
А теперь представьте - смог бы Голливуд экранизировать эту книгу? Показать террор, да тем более красный, - сколько угодно. А часть личную? Как высветили бы там все эти нюансы, когда даже самый первый поцелуй каких-нибудь американских подростков голливудские кудесники-саундисты озвучивают так, словно медведь по болоту бредет.
Погружаешься в максималистский мир романа - и многое современное кажется невозможным. Вот, например, в вагоне битва между Корчагиным и "мешочниками". Какая чистота и бескомпромиссность бытия, какая отчетливость чувств и поступков!
"- Подожди, подлец, ты мне еще ответишь за это, - едва сдерживаясь, сказал он хулигану, но тут же получил удар сверху ногой по голове.
- Васька, ставь ему еще фитиля! - улюлюкали со всех сторон.
Все, что долго сдерживал в себе Павел, прорвалось наружу, и, как всегда в такие моменты, стали стремительны и жестки движения.
- Что же вы, гадье спекулянтское, издеваться думаете? - Подымаясь на руках, как на пружинах, Павел выбрался на вторую полку и с силой ударил кулаком по наглой роже Мотьки. Ударил с такой силой, что спекулянт свалился в проход на чьи-то головы.
- Слезайте с полки, гады, а то перестреляю, как собак! - бешено кричал Корчагин, размахивая наганом перед носами четверки".
Читаем эти строки и словно выбираем, на чьей мы стороне: ждем - что сделает Корчагин?
Подумал: да ведь Корчагин-то по-нашему, по-теперешнему аккурат "тинейджер"! Рубил, стрелял и встретил пощечину картечи он в семнадцать лет. Вообразим ли сегодняшний "тин" в вышеприведенной вагонной сцене с челноком? И кто он, этот отважный, - скинхед, левак, военный курсант? Что гадать - и не такое терпим смолоду, при не угасшем еще максимализме душ, расходуемом в компьютерных стрелялках, а также на "стрелках", "терках", "разборках"┘
Увы, современности нужен оптимист-пораженец, патриот и консерватор в эпоху протухших консервов и повышенной страсти к рокфору. Однако роман Островского о своей судьбе - это книга для сегодня.
Возьми ее в руки и запусти в свое воображение. Возьми и читай в транспорте на глазах у затарившегося обывателя, среди живучих покойников, что хохочут тяжелыми щеками. n
Дмитрий Черный родился в 1978 году в Москве, поэт, басист рок-группы "Эшелон"
Дарья Гармоненко 