Пряник памятный. Сортировочная база. События происходят в комнате и на балконе. На окне висит шнур витой, глянцевый, блестит конским волосом. Сине-синтетическая занавеска загораживает тени деревьев.
Проскальзывает огонек замученной сигареты и падает в консервную банку. Перила изъедены ржой, тщательно закрашены и напоминают стопку тетрадей или набор китайских карандашей по рубль восемьдесят копеек. Один карандаш, очищенный тупым ножиком, светится розовой древесиной. Им можно написать прибавочную стоимость, семь видов хозрасчета и поставить жирную точку. Скорее не жирную, а шероховатую. На ощупь.
Шероховатое создание забито и принуждено стоять, не шелохнувшись. Дальше шебутно и нонсенс, ну-ка ату, умбра жженая. Я задумал мысль, исполни мое желание. Оно наполнит смыслом забитое существо и не придет больше. Возможно. Только прекратить суету.
Итак, память о прянике, допустим, она еще жива, еще не исчезла, как воспоминание о хуторе близ Лефортово, Диканьки. Щемящее, думанное и передуманное, родившееся от случайного желания не родившихся родителей. Не допито, не выслушано, не доедено - не узнанное лежит на столе, неопознанное, не умеющее летать. Детище мысли? Разума? Вряд ли. Пятно засохшей крови на занавеске: вчера я думал, что это от сигарет, но вот они лежат целехонькие в портсигаре, не взорвались. Мрачное в красных штанах зашебуршало по комнате.
Стол. Остатки мыслей. Ты снова здесь. Время двадцать один. Уже ли? Каждый ненормальный день оно появляется на столе - замученное, с гримасой морщин около рта. И тень не набросишь, не занавеска. Но сладка гримаса, сладка, как пряник медовый с чаем, с крошками на столе.
Струйка кремового цвета течет у края рта, крошка медового пряничка налипла на пробивающуюся щетину┘ и остановись. Вот оно, счастье.
Нет, дальше пьешь, ешь.
Как девочка Маша гуляла с куклой Наташей
Блюзовые звуки аккордеона за стеной приближали вечер. В страницах утраченного времени мысль сместилась на полубукве, продолжение которой "я люблю". Бросаю книгу на стол.
В три часа после чая и согретого супа он уйдет. Колыхнется воздух, захлопнутый дверью, в шагах засквозит шорох. Посмотрев на дверь, вернусь к книге. Воспеты азы странного бытия, шепчущего молитвы и письма наизусть, заканчивающиеся росчерком бисерных слов, стремящихся проститься, чтобы наскоро поздороваться и продолжать шепот строк.
История про то, как мы ходили с Ольгой в кино
Пошевелив остатками брюк, я направился в кассы Аэрофлота. Покупать билеты в город Париж, который во Франции. По дороге к дому Ольги встретился Иоселиани и стал навязываться в поездку. Я сослался, что еду не один, а с Ольгой. Иоселиани стал бормотать, что уладить этот вопрос просто. Зная слабость Ольги к интересным людям, я согласился.
Сколько лет прошло с тех пор, как я покинул Францию, сто или меньше? Размышляя таким образом или чуть сложнее, мы приблизились к дому Ольги.
Обождите, - говорнул я. Иоселиани, поджав ноги, повис на подоконнике. Критически осмотрев фигуру интересного человека, я стиснул зубы и позвонил.
Ольга, билеты есть, но нет гармонии.
В чем? Ольга оглянулась.
В жизни, Ольга. Выгляньте в окно, Оля.
Ольга, отдернув занавеску, увидела Иоселиани. Зачем он здесь?
Он забавный, не гоните его. Он обещал показать вечерний Париж, - соврал я.
Хорошо. Пусть так. Помогите тогда причесаться, - последние слова она произнесла с досадой.
Мне стало страшно. Я спросил: вы не останетесь в Париже?
Ольга задумалась.
Иоселиани начал кричать в форточку: Мы опоздаем.
Ольга сказала: Правда, причешемся там. А хвостик мне пойдет?
С бантиком наверху, - я оторвал кусочек от скатерти и протянул Ольге.
Луна котенком рыжим кралась по темным крышам
Развернулась устало, лицо засветилось мрамором: не жалко.
Пойдем на кухню, чаю попьем.
Приезжали из Питера. Руки схожи с моими своей неуклюжестью. Веселишься. Весело о грустном, о любви о несчастной. На утро голова набекрень, у него глаза грустные: не уходи. Кто бы меня пожалел.
Я же просила: некрепкий.
Колокольчики затявкали. Девушка Вика.
Добрый день. Ишь, как торопится.
Руки тонкие, холодные. Вика, изумителен взлет чаек над берегом.
Чашки помыть, что ли? Представил: звоню завтра - вежливо, в тоне останки.
Я знал, что она придет. Вымыл голову, одел заштопанные джинсы. Был воскресный день за полдень. Я стоял на балконе. Раздался неумелый звонок. Я побежал открывать. Она стояла и протягивала руку. Я хотел взять ее, но там была книга.
Спасибо.
Я замешкался, перегибая страницы.
Радио подало сигналы точного времени.
Я не пошел за ней, она не могла ждать. Сейчас она спускалась по лестнице. Она уходила по лестнице.
После я прошел в комнату и лег на софу.
Хозяйка вышла проводить Вику. Я в комнате - наблюдаю отсутствие людей. В одну минуту хочу уйти.
Я пойду.
Зачем?
Упираюсь в профиль стены.
Вернулась.
Никто не звонил?
Нет.
Двенадцать часов. Полдень. Добрался до станции Медведково, сел в первый вагон. Еще надо позвонить на Смоленку.
Пожалуй, попозже.
Станция ВДНХ.
Выходите?