Шут на троне

-Александр Александрович, вы трудоголик или счастливчик?

- Думаю, в моей судьбе нет случайностей. В ней все связано с потерями, испытаниями, трудом - я не везунчик. Все, что я делал и испытывал, давалось колоссальнейшим напряжением. В основном ошибки, ошибки, ошибки... Как золото ищут: дерьма много, песка, а потом попадается какая-нибудь драгоценная граммулька. Точно так же и с театром.

Мне кажется, все, что я делаю в жизни, очень связано с биологией. Я человек достаточно несерьезный, дурашливый, одинокий. Вроде бы контактный. Но тем не менее я больше люблю одиночество. Каждый год я беседую с актерами, говорю о том, что увидел в течение года, каковы перспективы. И актерам, и студентам я предлагаю больше общаться с самими собой.

"Строительство театра" никак не связано с какой-либо идеей - меня слишком удовлетворял МХАТ. Я был одним из ведущих актеров, со мной работали режиссеры, о которых можно было только мечтать. И когда произошло разделение театра... Вы знаете, интуиция у актера - даже впереди разума. Все мы начали подозревать - происходит что-то неладное в нашем королевстве. Не будем искать причины: может, это усталость Ефремова, наш обновленный взгляд на ситуацию, творившуюся в стране... Кто ушел, кого-то все это травмировало и он спрятался в скорлупу - люди реагировали по-разному.

А я вообще не люблю, когда у меня плохое настроение. Некоторые в злости совершают выдающиеся, неординарные вещи, но в моей жизни все связано с любовью. Я действительно не помню зла - организм не усваивает. Думаю, и театр мой был построен именно благодаря тому, что я все же несу в себе какое-то доброе начало. Не люблю идти на репетицию, зная, что надо что-то доказывать - это самое противное дело. А тогда, во время раздела МХАТа, казалось, что ощущение любви уходит от меня. И я испугался. Паники не было, но все вокруг становилось каким-то страшновато-странным: любовь Ефремова, судьба Жени Евстигнеева, Насти Вертинской, Юры Богатырева. А в моей жизни был пик: я преподавал в Оксфорде; играл главные роли во МХАТе; снимался; во Франции мы с Настей вели Чеховскую школу и в театре "Нантер Амандье" ставили спектакль "Чехов, акт 3" - композицию из третьих актов чеховских пьес. Было очень трудно не кинуться в этот омут, ведь разваливалась страна.

- С чего начался театр "Et Cetera"?

- В это время я выпустил изумительный курс во МХАТе: Андрей Панин, Саша Лазарев, Юля Меньшова, Вера Воронкова... Мне не хотелось его терять. Будучи очень занятым, тем не менее я предложил курсу: дорогие мои, хотите сохраниться? Проголосуйте за создание театра, давайте, я попробую. Пошел к председателю Комитета по культуре Игорю Бугаеву, а как раз в это время стали рождаться студии, те, кто еще не сказали "а", уже хотели крикнуть "я". Не свобода, а анархия. И я понял, что организационно и юридически утону: какие документы нужно собрать, какие бумаги подать? Мне открылась бездна нового - как минное поле из коридоров и кабинетов. Я собрал курс и сказал, что все же, наверное, у каждого самостоятельная жизнь. Все разошлись по театрам - этим я могу гордиться.

И я впал в вялотекущее состояние, приходилось просто зарабатывать деньги концертами, чтецкими программами по Платонову, Рабле, Гоголю, начал было готовиться к Маркесу.

А во МХАТе всех нас "подорвала" неудача спектакля "Перламутровая Зинаида" по пьесе Михаила Рощина. В театре начался разброд и одновременно "спячка". А потом собрались некоторые молодые ребята из тех, кто учился в Школе-студии на моем курсе. Где-то они придумывали спектакль, и пригласили меня просто посмотреть и проконсультировать. Потом как-то незаметно, после репетиции сказали: "Нам нужно заработать деньги - можно мы поставим вашу фамилию как режиссера"? Тогда уже я ответил: "Надо еще порепетировать". И также незаметно втянулся. Нас выгоняли из одного ДК, мы переходили в другой. Теперь, проезжая по Москве, некоторые уголки города я вспоминаю по тем адресам, где мы репетировали...

С тех пор прошло десять лет - осенью будем праздновать юбилей. Сейчас чувствую себя так, будто вдруг резко очнулся, огляделся вокруг: как это у меня получилось? Как это - здесь ставят Роберт Стуруа и Александр Морфов, работают Эдуард Кочергин и Эмиль Капелюш, сейчас будет ставить "Игру снов" Григорий Дитятковский, а позже - Евгений Арье? Однако "строительство театра" - отнюдь не вдохновение, но тяжелейшая черновая работа. Когда задействованы деньги, государственные и муниципальные ресурсы, когда ты за все отвечаешь. Когда надо чинить то, что выходит из строя, и человеческие отношения в том числе. Честно говоря, я не создан для этого. Я не профессиональный строитель и тем не менее вынужден этим заниматься. Счастлив ли я? Только по результату, и здесь - полное противоречие моей основной профессии. Как режиссер и актер я счастлив и вдохновлен в процессе создания образа, спектакля. Это моя стихия.

- А председательство в Союзе театральных деятелей?

- Это мне не мешает, даже стимулирует. Так получилось, что никто из критиков не проанализировал: за десять лет у нас не было ни одного провального спектакля. Были удачные, менее удачные, но провала - никогда. За эти годы спектакли, позорившие наш театр и меня, беспощадно сняты. К примеру, мне было приятно пригласить Михаила Мокеева и Юрия Харикова, чтобы впервые в Москве поставить пьесу "Принц Гомбургский". Были вложены колоссальные деньги. Спектакль был снят - не получилось, я ошибся. Другой пример: хороший режиссер Владимир Богатырев поставил плохой спектакль "Старый друг лучше новых двух" - не нашел жанра и современного звучания пьесы Островского. Тоже сняли.

Я ставлю себе самые суровые оценки - так учили мои великие педагоги-режиссеры, всей своей жизнью подавая именно этот пример. Говорю открыто и ясно: здесь мне ни Ямпольская, ни Филиппов не руководство к действию. Я имею в виду самых отъявленных непрофессионалов в своем деле и говорю это со спокойной совестью.

- Вас не раздражает, что о вашей последней премьере, спектакле "Король Убю", часто писали: во-первых, редкое зрелище - председатель СТД в клоунских штанах ругается матом; во вторых, на сцене есть только Калягин и никого больше?

- Мне кажется, наоборот, все отмечают нашу труппу. Если вас интересуют актеры - нужно ходить в театр. Раскручиваться или нет - поверьте, это решать самим актерам. Это лежит в области моральных, нравственных категорий. Может ли один из председателей фонда Олег Табаков давать премию Станиславского своим артистам - для меня это большой вопрос. Может ли Калягин снять с конкурса "Золотой маски" спектакль своего театра "Шейлок", потому что играет там главную роль и является председателем Союза и учредителем премии - это вопрос нравственный.

- Табаков говорит, что очень заботится о благополучии своих актеров.

- Пожалуйста! Я тоже сильно думаю об этом, тоже даю деньги на квартиры, но - от театра. Поверьте, у нас есть кого награждать в том же "Шейлоке". Но я предпочитаю, чтобы артисты прошли тяжкий путь становления - через познание себя, через потный актерский труд, хотя и везение не возбраняется. Я счастлив, что наш актер Володя Скворцов получил премию Станиславского за роль в спектакле "Облом off", а сама постановка - приз фестиваля "Новая Драма". Конечно, дело не в премии, а в признании. Разве это не раскрутка?

Я предлагаю актерам свой путь. Как в семье: папе все давалось тяжело и дети его - трудяги. Хуже от этого не будет. Спектакль "Король Убю" не был бы сыгран, если бы была плохая команда. Вы не представляете, какой путь мы прошли: когда на репетициях молодые актеры уже не замечали, что я худрук, когда мы дурачились и общались почти как сверстники.

- Почему СТД исчез из соучредителей фестиваля "Новая Драма"?

- Это я так распорядился. Дело в том, что руководство СТД оказалось поставленным в известность о фестивале позже, чем следовало, и в этом была некоторая некрасивость. Эдуард Бояков все сделал, он молодец, но в чем тогда предполагалась наша поддержка - финансовая, моральная? Теперь все уже улажено.

- Обидно: за последний сезон СТД фигурировал почти во всех больших событиях.

- СТД действительно сейчас во многом участвует, и только слепой не может замечать, что Союз - не организация пенсионеров, занятых "социалкой". Я доволен работой СТД, и многие видят, что становится лучше. Вообще, говоря о театральном сезоне, следует иметь в виду сезон всей России, а не только Москвы. В этом году картина русского театрального искусства очень разнообразна. В провинциальных театрах тоже научились жить, ставить современные спектакли. Я вижу, как из Центра в Россию все больше проникает современный стиль.

Но я бы хотел, чтобы мы не забывали главного: прекрасной идеи реалистического, психологического театра. Эту нишу никто никогда не займет. Весь мир говорит на наших языках - Вахтангова, Мейерхольда, Таирова, - но никто не говорит реалистически, психологически, метафорически и символически одновременно. Мы все умеем, но эта органическая полифония - наша. Именно поэтому в моей биографии недавно появилось еще одно изумительное театральное впечатление - спектакль Льва Додина "Московский хор".

Я очень удивился, когда Дина Годер написала, как она возмущена - почему в конкурс "Золотой маски" не включили спектакль Андрея Жолдака "Чайка". Хотите восхищаться Жолдаком - восхищайтесь, но не навязывайте, не говорите, что это лучшее! Единственное мое замечание к себе, к нашим актерам: многие потеряли сейчас ощущение художественности. Хорошие артисты становятся хорошими ремесленниками. Психологический театр - та вакцина, которая спасет практически всех нас. В каких бы направлениях ни развивалось искусство, оно все равно будет тяготеть к простому, ясному, пронзительному, узнаваемому, сердечному, умному языку. Так устроен человек. Я всегда говорю своим актерам: в зале все наивны, будь зритель хоть Бахтиным, хоть сантехником. Все хотят истово верить в великий обман театра.