А может быть, все было наоборот

Взрослый поэт для детей, детский поэт для взрослых, все это – Генрих Сапгир. Фото Дмитрия Савицкого. 1989

Умер он в троллейбусе. Ехал на поэтический вечер. Но не выдержало сердце. Из некролога, опубликованного в «НГ» в 1999 году: «...в шесть часов вечера в троллейбусе маршрута № 3 на руках жены умер поэт Генрих Сапгир. Ехали на поэтический вечер в Библиотеку имени Чехова, где Сапгир должен был выступать».

Поэт, переводчик и сценарист Генрих Сапгир родился 20 ноября 1928 года в Бийске. С начала 30-х годов семья поселилась в Москве. В 1944 году Сапгир начал посещать студию поэта и художника Евгения Кропивницкого при Доме пионеров Ленинградского района Москвы. В конце 50-х вокруг Кропивницкого сформировалась группа поэтов и художников, которых впоследствии стали называть лианозовской школой. Рядом со станцией Лианозово жил ученик Кропивницкого художник Оскар Рабин. Кроме вышеназванных туда входили Игорь Холин, Всеволод Некрасов, Ян Сатуновский и другие. Какое-то время был к ним близок Эдуард Лимонов.

Сапгир переводил (с идиша) Овсея Дриза. Печатал взрослые стихи за границей, детские – в СССР. Сочинял сценарии мультфильмов. Самый известный из них, наверное, «Паровозик из Ромашкова» (сценарий они писали вдвоем с Геннадием Цыферовым).

А самое известное детское стихотворение Сапгира – про принцессу и людоеда. Наверняка вы его помните:

Принцесса

Была прекрасная,

Погода

Была ужасная.

Днем,

Во втором часу,

Заблудилась

Принцесса в лесу.

Смотрит – полянка

Прекрасная,

На полянке землянка

Ужасная.

А в землянке –

Людоед:

– Заходи-ка

На обед.

Он хватает нож,

Дело ясное,

Вдруг увидел,

Какая... прекрасная!

Людоеду сразу стало

Худо.

– Уходи, – говорит, –

Отсюда.

Аппетит, – говорит, –

Ужасный.

Слишком вид – говорит, –

Прекрасный!

И пошла

Потихоньку принцесса,

Прямо к замку

Вышла из леса.

Вот какая

Легенда ужасная!

Вот какая

Принцесса прекрасная!

А может быть,

было все наоборот:

Принцесса

Была ужасная,

Погода

Была прекрасная…

Ну и так далее.

Разворот книги Генриха Сапгира «Ошибка», выпущенной художником Александром Лаврухиным.  Фото Евгения Лесина

Тоскуют бедра, груди, спины.

Тоскуют вдовы тут и там.

Тоскуют жены по мужьям.

Тоскуют бедра, груди, спины.

Тоскуют девки, что невинны.

Тоскуют самки по самцам.

Тоскуют бедра, груди, спины –

Тоскуют, воя, тут и там!

И лишь рябая – с идиотом.

Лежат, обнявшись.

Дышит мгла.

Сопят. В любви рябая зла!

Блудит рябая с идиотом.

Лампадка светит из угла.

Христос с иконы смотрит:

кто там?

А там – рябая с идиотом.

Сопит и трудно дышит мгла.

Вот лопоухий, редкобровый,

шерстистолобый идиот.

Уснул, открыв слюнявый рот.

Вот лопоухий, редкобровый

урод. Но сильный и здоровый.

Один мужик в деревне. Вот,

вот – лопоухий, редкобровый

и вислогубый идиот!

Слово-бездна, слово, вмещающее всё. Слово – простое. И неописуемое:

В густой траве валяюсь я,

Наслаждаюсь жизнью,

как свинья.

Я

На собственном носу

Созерцаю муравья.

Ой, не вынесу

Щекотки!

Так начинается небольшое стихотворение Сапгира «Бог». Оно и завершится – упоением бытия, за которым – высь небесная. Такова линия поэтического чувствования, тут даже не продуманная мысль, но просто ощущения, переложенные стихами.

Пафос чужд Сапгиру, в стихотворении «Дух» слова проступают словно ниоткуда. Так вершится творение духа, слова словно сами творят все, предложенное окрест:

Звезда ребенок бык сердечко

птичье –

Все вздыблено и все летит –

люблю –

И на лету из хаоса леплю

Огонь цветок – все – новые

обличья

И специфическая пунктуация точно подчеркивает разные смыслы стихотворения. Сапгир был разнообразен: детские стихи и сонеты органично уживались в его космосе, распространявшемся лучами строк в полярных направлениях. Ленты советской истории мелькают пестро: зажигается киносеанс, на котором бывший священник расскажет, почему он стал киномехаником. Вспыхивают картинки, вращается калейдоскоп Сапгира.

Много тонкой работы, строчки, обработанные ювелирно, вспыхивали, чтобы не гаснуть. И строился свод, чьи лучи должны пробить толщу любого времени. Стягиваются дуги ассоциаций – вдруг покажется, что тексты Сапгира декламирует, размахивая руками, пьяный уже вовсю пассажир поезда, должного финишировать в Петушках:

Вон там убили человека,

Вон там убили человека,

Вон там убили человека,

Внизу – убили человека.

Пойдем, посмотрим на него.

Пойдем, посмотрим на него.

Пойдем, посмотрим на него.

Пойдем. Посмотрим на него.

Мертвец – и вид,

как есть мертвецкий.

Да он же спит,

он пьян мертвецки!

Да, не мертвец,

а вид мертвецкий...

Какой мертвец,

он пьян мертвецки…

Как пошла бы полународному, отчасти всенародному Веничке такая декламация. С повторениями, вязнущим звуком. С теми назойливыми повторениями, на какие горазда вечно выделывающая коленца жизнь.

Стоит ли смотреть на человека?

Стоит смотреть, стоит сопереживать, стоит стремиться работать стихом так, чтобы сделался лучше. Вот стихотворение, наименованное субстанцией, нет которой важнее: «Душа». И вот начало его:

Не по любви а с отвращеньем

Чужое тело обнимала...

Не рада новым ощущеньям

На спинке стула задремала…

Будет сонет, но, приступив к чтению ни за что не догадаешься, о чьей душе речь, ибо финал, игра терцетов, может ошеломить:

Меня вращали в барабане

Пытали в щёлочном тумане

Под утюгом мне было тяжко!

И вот обняв чужую шею

Я снова девственно белею

И пахну свежестью – рубашка!

Поэт рассмотрел, используя совершенно невероятные окуляры дара, душу рубашки. Именно так. Весь мир одухотворен, с точки зрения Сапгира. Он переполнен субстанцией жизни.

А вот история, рассказанная стихами. Вся обстановка, все детали бытия прописаны сияюще четко:

В церкви выключили свет.

Люди ждут,

А света нет.

Зашумели зрители:

– Мы любви не видели!

– Сапожники!

– Тише вы, безбожники!

Безбожники внесли икону.

Осветила половину

Дома.

Сразу стало меньше шума.

Тут со сцены говорят:

– Прослушайте доклад

На антирелигиозную тему.

– Я раньше был

Священником,

Стал

Киномехаником.

Всё, граждане, один

Обман...

Обман…

Закружится с ним роман.

Улыбнутся с поэтических небес обэриуты, из текстов которых черпал и Сапгир.

У Сапгира, как и у Брейгеля в «Играх детей», сплошная чехарда, хороводы, прыжки. Чехарда слов, образов, снов, всего-всего. Рвутся ритмы, вспыхивают огни, обжигая радостью.

И декламирует стихи его вечно едущий на электричке в Петушки, пьяный, трагически несуразный Веничка.

Все мы до сих пор в этой электричке. Выйти страшно, к тому же и поезд едет без остановок. Да и зачем ему останавливаться? Все, граждане, один обман. Даже самая правдивая правда. Только стихи – не обман. Что детские стихи, что взрослые. Тем более что и дети понимают куда больше, чем говорят. Да и взрослые только делают вид, что они взрослые.

Взрослый поэт для детей, детский поэт для взрослых. А может быть, все наоборот.