Случайный путч

Один из плакатов тех времен остался до сих пор. Фото Евгения Лесина

30 лет тому назад, 19 августа 1991 года произошел знаменитый «путч 91-го года». Книжка историка и журналиста, нашего постоянного автора Максима Артемьева посвящена этим событиям. В предисловии он описывает и время перестройки, и события непосредственно перед путчем. Пишет и о других попытках переворотов в СССР: «…в течение одиннадцати лет в СССР состоялось несколько заговоров, отражавших неустойчивость политической системы, – сперва в отсутствие признанного лидера, затем ввиду его неадекватности. Но после 1964-го СССР вступил в пору стабильности, названной позже «застоем»…

Несколько поколений руководителей СССР сформировалось с четким пониманием того, что любая политика может вестись только внутри политбюро, а задача остальных – выполнять его решения. Собственно говоря, никто из них не был политиком, они являлись бюрократами, и потому дважды оказались слабыми в перестройку – с одной стороны, ориентировались на Горбачева как на легитимного в их глазах лидера, пусть и проводящего неверную политику, с другой – уступали новоявленным демократам в навыках публичных дебатов…»

Основу книги составляют подробные, интересные и весьма поучительные биографии героев ГКЧП (хотите – берите это слово в кавычки, хотите – нет): Крючкова, Язова, Бакланова, Янаева, Павлова, Пуго, Стародубцева, Тизякова.

К Василию Стародубцеву у Артемьева особое отношение (отсюда, видимо, и вообще интерес к гэкачепистам):

«…в апреле 1998 года руководителем пресс-службы – пресс-секретарем губернатора – назначили меня… Работа со Стародубцевым стала сплошным разочарованием – он абсолютно не интересовался, чем я занимаюсь, как мне работается. Первые дни я даже не мог попасть к нему на прием, просиживая часами в приемной под ехидными взглядами челяди.

Максим Артемьев. Гэкачеписты.– М.: Молодая гвардия, 2021. –  374 с. (Жизнь замечательных   людей).

С другой стороны, нельзя не согласиться с Артемьевым, когда он пишет в заключение про гэкачепистов: «Последующая их жизнь после 1991 года показала случайность попадания многих из них в высший эшелон власти, когда пребывание в нем требовало быть политиком. Из них всех политиком по большому счету был один только Василий Стародубцев, который нашел себя и в послеперестроечное время».

А в целом, наверное, да, так оно и было: «ГКЧП являлся спонтанной и непродуманной попыткой изменить положение перед лицом уже совсем неминуемой угрозы распада страны. Все гэкачеписты до последнего сохраняли преданность Михаилу Сергеевичу Горбачеву, и даже когда поняли, что у них ничего не вышло, они обратились к нему как высшему судье. Это говорит о том, что они не понимали политических тенденций в стране. У них не хватало не решительности, хотя и ее тоже, а воображения. Мир без Горбачева им было невозможно представить. Гэкачеписты являлись плоть от плоти советскими людьми. Их поражение – закономерный итог неудачи всего советского проекта, который они пытались спасти».

* * *

Вот что вспоминает о 19 августа 1991 года автор книги: «Этот день навсегда вошел не только в историю, но и в мою жизнь. Утром 19 августа 1991 года, разбудив меня, отец сказал о ГКЧП. Я бросился к телевизору и следующие три дня почти не отходил от экрана, одновременно слушая западные радиоголоса. Помню, что, с одной стороны, ощущал какую-то гнетущую безнадежность и отчаяние от того, что перестройке пришел конец и не будет больше ни свободы слова, ни свобод вообще, а с другой стороны – охватило чувство сопричастности к великому историческому событию…

Стародубцев, Крючков и Павлов направляются в зал суда. Фото из книги

Мы тоже помним это день. И последующие. Здесь нам придется разделиться, и писать каждому от своего имени.

Евгений Лесин: «Я тогда жил в общежитии МГУ, с младенцем. Потому что его мать уехала в Ленинград на пару дней. Пропуска у меня не было, но с коляской пускали без разговоров. Утром включаю телевизор, а там балет. По всем программам. Выхожу погулять с коляской, на каждом шагу – у лифтов, у выхода и т.п. – милые старушки-работницы приговаривают сладкими голосами: «Ну теперь-то мы вас всех изведем, и отребье ваше поганое...» И зачем я только всегда с ними здоровался? А на улице пивной ларек, в нем уже больше года не было ничего, а тут вдруг пиво появилось. Тут-то и стало мне страшно. Позвонил друзьям. Приехали, забрали меня и младенца (я, по-моему, первым из всех нас стал отцом), коляску и вещи. Приехали не для того, чтобы вещи таскать, а натурально, чтобы защитить, если что. Страшно было невероятно. А жил я в Тушине, а по Волоколамскому шоссе шли танки. А в магазинах появился портвейн. По вечерам мы сидели у шоссе, кидали пустые бутылки в танки. Ответной стрельбы не было. На третий день, после очередной пустой бутылки, танки уехали. Днем я писал плакаты для «Демократического союза», одну из ночей провел у Белого дома, но помню ее плохо (в магазинах, повторю, появился портвейн). Мать моего младенца, конечно, из Ленинграда вернулась, но сына забирать не стала. Так я где-то на год стал отцом-одиночкой...».

Только Василий Стародубцев нашел себя и в послеперестроечное время. Фото из книги

* * *

Вернемся, однако, к Максиму Артемьеву. «Сегодня, спустя почти 30 лет после описываемых событий, – пишет Максим, – история с ГКЧП воспринимается не так серьезно. Многие современники о ней уже забыли, а для молодого поколения она и вовсе не существует. В поведении людей, «не замечавших» переворота в Москве и живших своей привычной жизнью, я вижу больше житейской мудрости, нежели в моем исступленном состоянии юноши, не умудренного опытом. Ныне действия ГКЧП представляются мне лишь эпизодом, хотя и ключевым, в трагическом распаде страны».

Вот и нам эти дни вспоминаются как некий поворотный момент, после которого вся жизнь страны, даже тех, кто его не заметил, стала абсолютно другой. Мы-то поняли это сразу, кто-то – несколько позже.