Откуда в неудобном человеческом теле…

Аркадий Драгомощенко создал еще один вариант ландшафта русской поэзии.  Фото из книги Аркадия Драгомощенко «Небо соответствий» (Л.: Советский писатель, 1990)

Аркадий Трофимович Драгомощенко (1946–2012) – АТД, или еще короче – АД, как его называли часто и как он сам подписывался, – действительно крупнейший русский поэт. И да – он создал еще один вариант ландшафта русской поэзии. А это, как и создание нового литературного жанра, например, дело почти безнадежно трудное. Аркадий Трофимович смог. И с выходом «Острова осени» постепенно заполняются хронологические лакуны в его варианте этого ландшафта. Теперь вот мы более или менее знаем (представляем, или, точнее, воображаем, что знаем), по крайней мере можем изучать ранние его тексты. Благодаря этому аккуратному сборнику, составленному самим АТД в начале 1980-х, но так и не опубликованному при его жизни.

Муза АТД, Зина, Зинаида (кстати, значение имени в переводе с греческого – «дочь Зевса») дополнила сборник короткими репликами из книг прозы АТД «Тень черепахи» (эссеистика 1970-х, издана в 2014-м), «Расположение в домах и деревьях» (Премия Андрея Белого (1978), машинописный журнал «Часы»; первое книжное издание – 2019 год) и писем Аркадия Драгомощенко. Предуведомление Зинаиды Драгомощенко: «Книга стихов «Остров осени» составлена мной по рукописи Аркадия Драгомощенко «Сумма описаний», подготовленной им в начале 80-х, но так и не опубликованной. Она включала в себя семь сборников стихов 1970–1980 годов: «Церемонии», «Веселье на крыше», «Торжество травы», «Великое однообразие любви», «Медленная стена маятника», «В легком теле прежнего рождения», «Последнее начало». Сам Аркадий в послесловии к этой рукописи писал, что «…можно в одном из стихотворений увидеть начало другого или впоследствии в третьем отыскать его отголоски. Это не поэма, а скорее всего одно-единственное стихотворение или попытка написать такое стихотворение».

Например, это можно увидеть так…

«Провисли комариные стаи, лампа блещет в углу,/ Расположенье планет в грозном ободе тьмы птицам лжет, уходящим кругами./ Где же мы будем, скажи, когда сожгут крыло мотылька/ и пыльцу по ветру пустят?/ Что споем, когда легкой стопой сладость почуем мертвого тела?/ Движенье планет исказилось,/ Из звездных колодцев отравленный ветер слепые пьет времена./ В пересохший тростник, в опаленный камыш погрузиться нам суждено, созерцая бред тишайший стрекоз на слюде.../ Где будем мы, когда кончится лето?» («Август»).

Семиотик Умберто Эко был уверен: «…нас проговаривает язык, потому что в языке раскрывается Бытие… Всякое понимание бытия приходит через язык, и, стало быть, никакая наука не в состоянии объяснить, как функционирует язык, ибо только через язык мы можем постичь, как функционирует мир». У АТД как раз эта беспримерная попытка – поймать сознание в момент, когда оно думает о себе. Чистая экзистенция: «Откуда в неудобном человеческом теле/ появилось слово, а тело пропало,/ а затем стало словом любви к одинокому зеленому дереву!/ Как бы там ни было – это остается загадкой» («Что мы можем сказать о лице человека…»).

Еще раз: «…нас проговаривает язык». АТД пытается все время проговорить, «заболтать» сам язык, перевести его в такой космос, имя которому – смысл жизни. Раз уж мы оказались в ней (в жизни), то не обязательно осуществлять этот процесс в щели узкой между двумя безднами небытия – до рождения и после смерти. Ответ (один из ответов, скажем) Драгомощенко на этот вызов таков: «Однако пределы. Забывая о них, ты рискуешь не стать ни словом, ни инеем,/ все тише,/ тише,/ неразличимей» («Но помнишь начало?»).

Еще не в полной мере и не всегда по сравнению с более поздними текстами ему удается слегка отслоить эту липкую пленочку существования. Еще зачастую это все только верлибр, свободный стих, хотя головокружительно изощренный: «Без сожаленья покидая лето,/ Когда полны и светозарны полдни,/ Когда торгуют тяжкими цветами/ по улицам и темным переходам,/ И жар тягучий дремлет в хвое,/ И душной, жаркой синевой к земле стекают смолы неба, –/ С веселием предчувствую сентябрь,/ как солнца поворот и сроков завершенье» («Ты говоришь, и так свежа…»). Но здесь главное – метод, о котором сам АТД пишет в одном из писем так: «Стать слухом, слушать, прислушиваться, не торопя ни себя, ни других, – вот о чем идет речь. Найти абсолютно верный тон этому состоянию, чтобы не исказить голоса, доносящиеся к нам. В этом тоже немалое благо».

Аркадий Драгомощенко. Остров осени: стихи / Аркадий Драгомощенко.– СПб.: Литературная матрица, 2021. – 240 с.

Пыль («Что таится в полуразрушенных строеньях языка?/ Пыль, тополиный пух…»), деревья («Мы были люди, а теперь деревья»), ржавчина («…когда нам ржавчина так сладко гложет кости»), вода, стрекозы, зрачок, осы, осока, птица, тростник… Еще с десяток номинативов – выделенные «персонажи» (впрочем, можно и без кавычек) стихотворений АТД. «Любовь моя, мы убываем туда, где берут истоки тысячи с лишним имен –/ изогнутые в дугу простоватым смычком эвклидовой скрипки./ Потом они забушуют сухим секущим потоком» («На кругу возвращений»).

Но здесь достигается другой эффект в отличие от обыденного правила: если какое-то слово повторять много раз подряд, теряется его смысл. У Драгомощенко повторения наращивают смысл: «Однако позволю себе напомнить, что есть птица, не ведающая ни света, ни тьмы. Восходящее солнце тотчас закатывается в ее зрачке, продолжая разить лучами из зенита. Птица эта, говорят, не знает также вечности, одна мысль о которой тлит сердце человека, завидующего богам, – ибо, будучи созданием бесконечно малым, с трудом умещающим вселенные в зенице своего глаза, величием она достигает песчинки, порхающей над высохшей водой» (из письма). Про кого это – про птицу, про человека, про птице-человека? Бог весть. Но эта космогония – «вселенные в зенице своего глаза» – завораживает.

Интересно проследить эволюцию критических оценок текстов АТД, запечатленных в предисловиях и вступительных статьях к его книгам стихов и прозы.

«В деле, которым он занят давно и всерьез, им движет не только энергия неприятия трескучих однодневок, примитивных поделок, но прежде всего энергия художественного замысла, энергия самого слова» (Андрей Плахов: книга стихов «Небо соответствий», 1990).

«Момент блеска важнее спектрального анализа; это, если угодно, из технологии производства непосредственности» (Александр Секацкий: роман «Фосфор», 1994).

«Когда книга… была еще не дописана («вроде бы будет какое-то название»), Аркадий Драгомощенко говорил, что это – отчеты о погоде… Поэзия разговор ни о чем, пустой разговор о погоде, но он, обрываемый, продолжается, пока есть воздух. Благодаря воздуху у поэзии есть звук, а благодаря погоде у нее есть и ландшафт» (Анна Глазова: книга стихов «На берегах исключенной реки», 2005).

«…В этой книге никакая не передача опыта, а его производство – для читателя. И конечно, никакой таблицы Менделеева. Эти описания не упорядочены снаружи, они непредсказуемы» (Андрей Левкин: «Безразличия: рассказы, повесть», 2007).

«С конца 1970-х Драгомощенко разрабатывает контрпрустинианскую, контрнабоковскую стратегию, подрывающую концепцию литературы как спасения через память и направленную против метафизики присутствия» (Александр Скидан: «Устранение неизвестного», 2013).

«Все это заставляет подозревать, что ставшие общими местами в разговоре о поэзии Драгомощенко положения (и в первую очередь те, что на все лады эксплуатируют тему «разрушения субъекта») не то чтобы неверны, но не ухватывают некое потаенное (и, как оказывается, постоянное) ядро. И именно это «подозрение», возможно, и составляет истинную «событийность» предлагаемого текста» (Анатолий Барзах: «Тень черепахи», 2014).

«…АТД и был озабочен именно поиском нефилологической и непоэтологической метафорики для формулирования нового понимания поэзии» (Михаил Ямпольский: «Из хаоса (Драгомощенко: поэзия, фотография, философия», 2015).

«…Мир стихотворений Аркадия Драгомощенко можно было бы, вопреки харизматичности самого автора, назвать неприметным – в силу прежде всего ускользающей позиции рассказчика» (Нина Савченкова: сборник стихотворений «Почерк», 2016).

«Я произнес достаточно тихо несколько слов, чтобы никто не расслышал, чтобы мне уловить последовавшее движенье во фразе: наступила некая осень, чарующая в своей неопределенности и бесплотности, лишенная опоры не только в необходимости припоминания, но и исполнения тишайшей бессмысленности ее забвения.

Странно, мне уже не хочется писать предисловие! Несколько слов… желание, чтобы кто-то понял, как ты… АТД, 1980-е» (Аркадий Драгомощенко: «Великое однообразие любви: стихотворения», 2016).

К этой формуле самоидентификации АТД я бы добавил еще несколько слов из его романа «Китайское солнце». Вот они: «…свечение контура предметов, живущих в норе сознания».

Да, в этом смысл. Как будто в этом смысл…