Как Хокусай на Фудзияму

Король поэтов, но не поэт королей Александр Еременко. Фото из архива Валерия Лобанова

Еременко действительно любят другие поэты. Но он не филологический поэт, не университетский. Он совершенно народный, хотя встречается подобное нечасто: и коллегам нравится, и «рядовому читателю».

Вот что писал про Еременко в вышеупомянутой книге Игорь Иртеньев (не то что он про Еременко, скорей перед нами посвящение):

На Павелецкой-радиальной

Средь ионических колонн

Стоял мужчина идеальный

И пил тройной одеколон.

(…)

А он стоял

Мужского рода

В своем единственном числе,

И непредвзятая свобода

Горела на его челе.

А вот строки Германа Лукомникова:

зощенко горенко

савенко евтушенко

еременко хвостенко

и нечипоренко

Борис Рыжий писал именно что про Еременко:

Окраина стройки

советской,

фабричные красные трубы.

Играли в душе моей детской

Еременко медные трубы.

(…)

Мы с Ирою К. танцевали,

целуясь то в щеки, то в губы.

А душу мою разрывали

Еременко медные трубы.

У поэта Еременко не так уж много книг, почти нет премий.

В 2013-м вышло, как сказано в аннотации, «наиболее полное из существующих на сегодняшний день собрание сочинений» – «Матрос котенка не обидит» (М.: Фаланстер, 2013). Здесь стихи, переводы, проза, статьи и интервью. Открывается книжка очень интересным текстом, который называется предельно просто – «О себе». Там Литературный институт, служба на флоте, Алтай и Джек Лондон, знакомство с поэтами Алексеем Парщиковым и Иваном Ждановым: «…так, как Жданов и Парщиков, никто не писал тогда. Мы договорились с Иваном встретиться в Тушино напротив кинотеатра «Метеор», подъезжает автобус. По его стихам я представлял себе субтильного мальчика в очочках, а тут смотрю – стоит такой под два метра апачи с обветренной рожей. Поздоровались, то да се, я ему говорю: сейчас поедем ко мне на Яна Райниса, а он мне показывает на буксующее (снегу – невпроворот) колесо автобуса и говорит: слушай, а как ты думаешь, доедет это колесо до Яна Райниса? Я говорю – да доедет, доедет, не понял с ходу, что так начинаются «Мертвые души». С тех пор и пошла наша творческая дружба, общались очень активно, через день встречались у Парщикова, еще где-то».

Нет сейчас кинотеатра «Метеор», Парщикова тоже нет в живых.

Остались только стихи. И мы, читатели.

Как хорошо у бездны на краю

загнуться в хате,

выстроенной с краю,

где я ежеминутно погибаю

в бессмысленном и маленьком

бою.

Мне надоело корчиться

в строю,

где я уже от напряженья лаю.

Отдам всю душу октябрю

и маю

и разломаю хижину мою.

Как пьяница, я на троих

трою,

на одного неровно разливаю,

и горько жалуюсь, и горько

 слезы лью,

уже совсем без музыки пою.

Но по утрам под жесткую

струю

свой мозг хоть морщуся,

но подставляю.

Александра Еременко легко и приятно цитировать, многие его знают наизусть, целиком и фрагментами. Он насквозь литературен, цитатен, с другой стороны – он и сам сплошная цитата. Его купание в чужих стихах настолько изящно и мощно, что хочется без конца повторять и его варианты, и оригиналы.

Я заметил, что, сколько

ни пью,

все равно выхожу из запоя.

Я заметил, что нас было двое.

Я еще постою на краю.

Можно выпрямить душу

свою

в панихиде до волчьего воя.

По ошибке окликнул его я, –

он уже, слава Богу, в раю.

Занавесить бы черным

Байкал!

Придушить всю поэзию

разом.

Человек, отравившийся

газом,

над тобою стихов не читал.

Можно даже надставить

струну,

но уже невозможно

надставить

пустоту, если эту страну

на два дня невозможно

оставить.

Можно бант завязать –

на звезде.

И стихи напечатать любые.

Отражается небо в лесу,

как в воде,

и деревья стоят голубые...

Про Еременко написано достаточно (хотя на самом деле – всегда недостаточно, всегда можно и нужно бы еще), но у меня, как я замечаю, текст состоит в основном из цитат. Но кому нужны книжки без картинок и разговоров? Если ведешь речь о поэзии, если пишешь про поэта, так и стихов должно быть много. В 2010 году вышел сборник стихов, посвященных Еременко. А Константин Кедров прислал стихи к 70-летию поэта:

И гений стал возможен.

Он сидел на горе нарисованной

там где гора

Он смотрел на тебя

из настолько глубоких могил

Он понял замысел

Эйнштейна

Который как поэт перевернул

стакан

Не изменив конструкцию

кронштейна

Спирт полыхал как

пионерка

Стоял грибок и гений был

возможен

Все было запрещено и все

возможно.

Он женщину в небо

подбросил

И женщина стала его

Он пил с Мандельштамом

на Курской дуге

Впрочем почему пил

Он и сей час пьет

Пьет с Мандельштамом

И пьет с Эйнштейном

Перевернув стакан

Не изменив конструкцию

кронштейна

Три короля из трех сторон

Парщиков Еременко Жданов

Несомненно он король поэтов

Но не поэт королей

Вот уже полвека всех троих

читаю и перечитываю

И каждый раз это открытие

Однажды мы на троих

Саша я Елена Кацюба

распили поллитровую бутыль

боярышника

Продавали в переходе

на Пушкинской

Пили у нас в Большом

Гнездниковском

В доме где пивали Давид

Бурлюк с Маяковским

Маяковский с юной Соночкой

Булгаков с будущей

Маргаритой

А на другой день выяснилось

что у Александра

Викторовича

и без того низкое давление.

На волосок от гибели

Оказывается отключился

в лифте

Не легкомысленны мы

а доверчивы

Как Отелло в интерпретации

Пушкина.

Кали-Юга это центрифуга

Потому чтоб мимо не пройти

Мы стоим

Хватаясь друг за друга

На отроге Млечного Пути

Ну да еще вдали там маячит

муза –

Девочка дебильная

По желтой насыпи гуляя

Мало ли кто или что маячит

В ХХ веке им всем стало тесно

и они плавно перешли в XXI

вместе со своим создателем

Александром Еременко.

Впрочем и в XXI им будет

тесно

На поминках Леши Парщикова

мы сели рядом вдали от всех

«Выдумали какой-то

метареализм», – сказал Саша

Я ответил басней на другой

день:

Метаметафору в лесу увидел

волк

Сожрал ее и сразу стало чисто

Волк превратился в метареа

листа

Александр Викторович

позвонил

мне поздно вечером:

«Можно я прочту вам

четверостишие?»

Константин Александрович

Кедров

Я конечно не все понимай

Но когда наши души

от недров

Стал зависимей вот вам

Банзай

Банзай дорогой Александр

Викторович…

Приведенные мной стихи Кедрова – тоже сплошная цитата, собрание цитат. Там их множество, если вы любите Еременко, то узнаете многие.

Я пил с Мандельштамом на

Курской дуге.

Снаряды взрывались и мины.

Он кружку железную жал

в кулаке

и плакал цветами Марины.

И к нам Пастернак, по окопу

скользя,

сказал, подползая на брюхе:

«О, кто тебя, поле, усеял тебя

седыми майорами в брюках?»

Ниже мы предлагаем вниманию читателей три неопубликованных ранее стихотворения Александра Еременко, любезно предоставленных нам автором.

* * *

Ну вот и всё. А ты мне

говорил,

Что этот лес названья

не имеет.

А он вдохнул – и выдохнуть

не смеет,

Когда ты снова руку положил

На белый лист. И сходятся

на нем

В одном большом и правильном

объеме

Сферические запахи соломы

И терпкий – фиолетовых

чернил.

И звук, что ты когда-то

обронил,

Летит в окно, не пролетая

мимо.

И твой будильник тикает,

как мина.

Ну вот и всё.

А ты мне говорил…

* * *

Как Хокусай на Фудзияму

Глядит в предчувствии беды,

Так Бунимович смотрит

прямо

На Патриаршие пруды.

И что он видит? Просто яму,

Доверху полную воды.

* * *

Ты напрасно вступаешь

в игру.

Слишком жестки условия

шума.

Слишком сложно и необозримо

то, что ты отделяешь

от грима

и пытаешься вставить

в игру.

Твой читатель проносится

мимо.

Твой издатель – фонарь на углу.

Твой разросшийся мир –

это круг

И, тобою когда-то разогнан,

Он, усвоив твои парадоксы,

Угрожает отбиться от рук.

Так сдвигай грандиозный

объем

До размеров стола

и квартиры,

Принимая условия мира,

Чтобы выяснить что-то

вдвоем.

И пускай возникают слова,

Как проекции этого круга,

Там, где, переливаясь друг

в друга,

Две стены и поверхность

стола

Образуют пространственный

угол.