Увы, не выучил путунхуа...

Евгений Витковский много раз оговаривался, что не знает, сколько языков знает. Фото Светланы Кавериной

Ровно 70 лет назад родился Евгений Витковский (1950–2020). Обычно его представляют как переводчика, поэта, прозаика, литературоведа и издателя, но точнее было бы просто назвать его человеком, поставившим всю свою жизнь на службу литературе. По этой причине сегодняшний день – повод вспомнить не только 18 июня 70-летней давности, но и совсем иную дату, 1 октября 1966 года. День, когда Витковский осознал себя поэтом. Если считать, что в наибольшей мере поэта определяют его учителя, то Витковский сформирован Аркадием Штейнбергом (1907–1984), благодаря которому его стихи обладают фирменной южнорусской пластикой, и Сергеем Петровым (1911–1988), от строк которого веет пронизывающим до костей северным ветром. Однако к 1970 году, выступая со сцены, Витковский понял, что «за свои стихи и прозу он может получить только срок», решил посвятить львиную долю времени смежному занятию – поэтическому переводу – и попал под влияние еще одного учителя – лучшей поэзии всех стран и времен.

С рождения владея немецким, который в 1993 году принес ему премию австрийского Министерства просвещения (за перевод и популяризацию поэта Теодора Крамера), он выучил неизбежный английский (посредством пьес Шекспира и Библии короля Якова), а с помощью этих двух – нидерландский; планировал использовать его для изучения нидерландской живописи на искусствоведческом факультете МГУ. В итоге вместо этого не просто выяснил, что наряду с великой живописью в Нидерландах существовала не менее великая поэзия, но и донес до советских и впоследствии постсоветских читателей шедевры Йоста ван ден Вондела, Константейна Хёйгенса и др. Итальянский Витковский выучил только для того, чтобы прочесть в оригинале «Божественную комедию» и разочароваться во всем, что написано на этом языке после Данте. Оттолкнувшись от итальянского, он принялся за штурм не испанского – при его многолетнем восхищении Сервантесом и Борхесом, – но португальского. Результат: в русскоязычном пространстве услышали имена и строки Луиша де Камоэнса и Фернандо Пессоа…

История передвижений Витковского от одного языка к другому – история, полно изложить которую смог бы, наверное, только он сам; недаром он много раз оговаривался, что «не знает, сколько языков знает». Он осваивал один язык за другим, стараясь ходить нехожеными тропками, движимый не дающей покоя мыслью, что где-то за нашими языковыми и культурными границами спрятана интереснейшая, а то и великая поэзия, которую необходимо во что бы то ни стало отыскать, как следует рассмотреть на свету – и перевести! Будучи почтовой лошадью просвещения – перевести и перевезти, не теряя ни грамма величия по дороге, – он жадно открывал новые имена и целые пласты поэзии, постоянно делал нечто невероятное и невообразимое. Он 15 лет бился над переводом известнейшего стихотворения Поля Валери, в результате чего «Морское кладбище» стало «Кладбищем у моря»; доказывал, что Роберт Бернс писал не на английском, а на англо-шотландском, который имеет с английским меньше общего, чем белорусский с русским; исследовал поэзию Буковины с ее плавильным котлом языков и говоров, развлечения ради переводил песни буров с африкаанс, учил сложный мальтийский язык, чтобы обнаружить всего одного достойного поэта, и не выучил путунхуа только потому, что от разглядывания иероглифов начало стремительно ухудшаться зрение. Последним его масштабным переводческим подвигом стало освоение шотландского гэльского и перевод с этого языка целого ряда красивейших стихотворений XVII–XX веков, подобные которым трудно отыскать в других национальных литературах. Сделать то же самое с поэзией Ирландии ему не позволила смерть.

Но Витковский не только открывал зарубежные имена – он возвращал из забвения имена русские. Еще в 60-х, имея доступ к поэтическим сборникам белой эмиграции, он читал поэтов «парижской ноты» и «восточную ветвь» ничуть не менее жадно, чем авторов, стертых из истории Серебряного века. Когда красное знамя с серпом и молотом уступило место триколору, Витковский получил возможность применять знания, которые копил десятилетиями, в книгоиздании; как результат – на неокрепшие читательские головы тут же посыпались многотомники, кардинально переворачивающие советские представления о русской поэзии. Собрания Георгия Иванова, Ивана Елагина, Арсения Несмелова, Сергея Петрова, Валерия Перелешина, антология «Мы жили тогда на планете другой» – вот лишь некоторые из изданий, состоявшихся благодаря Витковскому.

Учителями молодого Витковского были Аркадий Штейнберг и Сергей Петров. Фото из архива Ольги Кольцовой

И даже здесь не обошлось без изучения языка: однажды Сергей Петров, человек, писавший стихи на 12 языках, сказал Витковскому, что последние 20 лет учит исключительно русский, и ученик принял сказанное к сведению, овладев донским казачьим и поморским говорами, а также как следует углубившись в русский язык образца XVIII века. С особой любовью в книге выписаны сюжеты отдельно дорогих сердцу Витковского краев: Дальнего Востока, Сибири, Севера, Крыма, западных окраин империи, но главное место занимает, без сомнения, Москва. Какой только Москвы в «Граде безначальном» нет – и иудейская, и бутафорская, и немецкая, и полоумная, и слободская мещанская, и цыганская, и армянская с грузинской, и даже ассирийская с ацтекской, не говоря уж о всех прочих; и городских легенд, и отдельных улочек и улиц – вагон и маленькая тележка. Если и есть в русской поэзии серия текстов, достойная называться любовным письмом Москве, то это – столичный корпус «Града».

Художественную прозу Витковского вспоминают реже, чем другие его труды и тексты, однако сам он в последние годы считал ее самой важной частью своего наследия. Написанный в начале 80-х трехтомный роман «Павел II» заслужил похвалу таких разных людей, как Евгений Евтушенко и Михаил Гаспаров, однако в 2000 году три тома были изданы по отдельности и с такими неподобающими обложками, что в книжных магазинах их ошибочно расставляли на полках с биографиями царей. Тем не менее это интереснейший образец прозы 80-х – масштабная мениппея про реставрацию монархии в позднем СССР, с десятками персонажей, пляшущими под дудку то ли Рабле, то ли Гоцци с Гольдони, и всеми мыслимыми текстовыми экспериментами. В 90-х и начале 2000-х последовали два романа, «извлеченные» из буквально одной строки «На ножах» Лескова, про убийство Кавеля Кавелем – «Земля святого Витта» и «Чертовар», связанные с вымышленной вселенной «Павла II», но отличные по стилистике и тональности. В 2010-х Витковский закончил свой масштабный романный цикл дилогией «Гибель богов»: «Протей, или Византийский кризис» напечатан в 2018-м, а «Реквием крысиному королю, или Гибель богов», наиболее мрачный том всей серии, еще только ожидает выхода из типографии.

В последний год жизни Витковский позволил себе немного отстраниться от цикла, написав «Александрит, или Держава номер шесть» – своеобразное любовное письмо Гоголю и Москве. В неоконченном романе «Сказка про красного быка», действие которого начиналось на исходе XIX века и должно было закончиться в 1938 году, Витковский планировал рассмотреть трагическую историю взаимоотношений Германии и России – Щелкунчика и Буратино, – которые так хотели дружить, но разнесли друг друга в щепки. Среди персонажей – Аркадий Кошко, Алексей Толстой и юный Генрих Гиммлер, среди вдохновителей – Гофман, среди особенностей сюжета – подлинное карибское (аравакское) колдовство. Для русской литературы это, вероятно, не меньшая потеря, чем «Странники ночи» Даниила Андреева или любой из восьми погибших романов Алексея Скалдина.

Самым же излюбленным детищем Витковского был его сайт и семинар «Век перевода», за 20 с лишним лет собравший под своим крылом первоклассных энтузиастов и профессионалов поэтического перевода – людей, благодаря которым русскоязычному читателю доступна целая библиотека таких книг, как многотомные антологии английской и французской поэзии или поэзии Первой мировой войны. Одной из главных заслуг глобальной сети Витковский считал уничтожение одиночества, и, смотря на «Век перевода», с ним трудно не согласиться: он создал сообщество людей, глубоко преданных искусству поэтического перевода, которые не только это искусство практикуют, но и пишут его историю, ведя масштабную базу всех поэтических переводчиков, когда-либо обогативших русскоязычное пространство зарубежными стихами.

А еще Витковский был кинологом с категорией и экспертом по карточным играм, но это – тема для совсем иного материала.