В голове лом и в глазах мокрота

Запорожские филологи перечитывают письмо турецкому султану, чтобы удалить наиболее грубые оскорбления. Илья Репин. Запорожцы пишут письмо турецкому султану. 1891. Русский музей

Название у книжки, конечно, не очень привлекательное. Какой такой еще глазарий? Что за слово? А если смотреть на обложку, то и не прочтешь вообще, что там написано.

В небольшой заметке «От авторов» поясняется: «…основу составили заметки, публиковавшиеся нами на протяжении нескольких лет в паблике «Глазарий языка» – так называется филологический образовательный ресурс в социальных сетях «ВКонтакте» и Facebook. Продолжу цитировать вступление: «…Есть много замечательных книг о русском языке, выстроенных традиционно – в виде связного изложения, последовательно раскрывающего те или иные темы. Мы же решили предложить вам калейдоскоп небольших текстов, сменяющих друг друга без очевидной тематической связи. Эти тексты, однако, объединены идеей своеобразного календаря, где на каждый день года приходится заметка на определенную филологическую тему... Как и в современном гипертексте, в этой книге нет содержательно обоснованных начала и конца, и ее можно читать с любого места и в любой момент остановиться. Но как цикличен календарь, так же циклично и построение книги. Из недели в неделю здесь повторяются, чередуясь, жанры: филологический вопрос и развернутый ответ на него, любопытная цитата, сатирическая зарисовка, аналитическое эссе и др.».

Ага, отрывок, взгляд и нечто.

Авторы книги – питерские филологи. Сергей Монахов (если я никого ни с кем не перепутал и сведения, почерпнутые из Интернета, верны) – заместитель декана филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета по научной работе. А Дмитрий Чердаков (с теми же оговорками; см. выше) – старший преподаватель кафедры русского языка того же университета.

Сергей Монахов, Дмитрий Чердаков. Глазарий языка. Энциклопедия русского языка, меняющая представление о справочной литературе. – М.: Центрполиграф, 2018. – 448 с.

Что до самой книги. Ее, конечно, можно читать с любого места. Но в метро, раскрыв бумажный вариант, лучше читать книгу с начала и до конца. А вот возвращаться и перечитывать (а вы скорее всего будете и возвращаться, и перечитывать) – можно с любого места. По сути, рецензия моя кончена, теперь остается только цитировать. Чем с удовольствием и займусь.

Заметка «Пять слов, которые именно то, чем кажутся»: «ВРАЧ. Врач – это не рвач, а врун… ГВОЗДИКА. Гвоздика связана с гвоздями… ГОЛУБОЙ. Здесь никуда не деться от «голубя». Ученые ведут долгие споры о том, что же первично: название птицы или название цвета. Их не очень смущает, что голуби в общем-то не голубые…» И в самом деле, кого такие пустяки волнуют?

О «нравственных дилеммах»: «Вы узник концентрационного лагеря. Надзиратель-садист собирается повесить писателя Захара Прилепина, который пытался сбежать, и требует, чтобы именно вы выдернули из-под ног несчастного табурет. Он угрожает, что в случае вашего отказа убьет не только Захара Прилепина, но и Людмилу Петрушевскую…» Нет слов, только вздохи.

Из текста «Вредная и полезная филология за рубежом: российский взгляд»:

«2015 год. Российские специалисты выяснили, что филологические исследования, проводимые в Турции, не соответствуют требованиям, которые в России предъявляются научным работам в области лингвистики и литературоведения... В связи с этим публикация статей турецких филологов в российских журналах приостановлена.

2016 год. Российские специалисты выяснили, что филологические исследования, проводимые в Турции, полностью соответствуют российским требованиям... В связи с этим публикация статей турецких филологов в российских журналах разрешена».

Текст, как видите, откровенно пародийный, «на злобу дня», и в то же время – сплошная филология, ничего, кроме филологии. Какие там санкции-антисанкции, Господь с вами…

А вот «Глеб Жеглов и Володя Шарапов»:

«…Итак, фамилия «Жеглов» происходит от старого «жегало» – «каленое железо», «жало», и ее ближайшими вариантами являются «Жегалов», «Жигалов».

Впервые в документах фиксируется «Жегалов». Жил такой человек в Москве в 1534 году.

И как же, вы думаете, его звали?

Его звали Шарап Тимофеевич».

Кто бы, что называется, сомневался.

Теперь немного об оскорблении чувств верующих. «Поэт, митрополит и галки». Митрополит Филарет жалуется Бенкендорфу «на один стих Пушкина в «Онегине», там, где он, описывая Москву, говорит: «И стая галок на крестах». Здесь Филарет нашел оскорбление святыни. Цензор, которого призвали к ответу по этому поводу, сказал, что «галки, сколько ему известно, действительно садятся на крестах московских церквей, но что, по его мнению, виноват здесь более всего полицмейстер, допускающий это, а не поэт и цензор». От комментариев воздержусь. На всякий, как говорится, пожарный случай.

Текст, озаглавленный «Объяснительная от академика XVIII века»: «…Причина моего небытия в собрании академиков была, что я идучи из дому зашел наперед в библиотеку, и как был вспотевши, а в библиотеке очень сыро и холодно, то я получил тошноту, а потом сделался в голове лом, и в глазах мокрота; сие приключение принудило меня поспешно домой возвратиться». Я не в силах цитировать дальше, книга падает со стола, бьет по ноге, слезы заливают клавиатуру, рука тянется к бутылке.

Ученые ведут долгие споры о том, что же первично: название птицы или название цвета. Фото автора

А вот интересное (со всех точек зрения) эссе «Дойти до точки»: «Точка зрения» – важное понятие современного учения о композиции… Анализ «точек зрения» позволяет, по мнению исследователей, вычленять использованные в произведении монтажные приемы и таким образом выявлять авторское присутствие в тексте… Вооружившись этим мощным инструментарием, обратимся к материалу, который пока еще только ждет своего исследователя – песне Юрия Антонова «Белый теплоход». Этот текст представляет собой образец виртуозной игры со сменой точек зрения. Убедимся в этом вместе.

1. «Я засмотрелся на тебя./ Ты шла по палубе в молчанье,/ И тихо белый теплоход/ От шумной пристани отчалил». Наиболее логичным кажется предположение, что лирический герой стихотворения находится на причале и смотрит на уплывающий с приглянувшейся ему девушкой теплоход.

2. «И закружил меня он вдруг,/ Меня он закачал,/ А за кормою уплывал/ Веселый морвокзал». Тут выясняется, что лирический герой каким-то образом все же успел проникнуть на теплоход…» И т.д. и т.п. Замечательное исследование, замечу только, что стихи к песне Юрия Антонова, насколько я знаю, сочинил не Юрий Антонов, а поэт и сценарист Виктор Дюнин.

Не менее внимательно авторы читают другого классика, теперь уже позапрошлого века.

…В ней сердце жаждет жизни новой,

Не сносит горестей оно

И доли трудной и суровой

Со мной не делит уж давно… – приводят они строки Николая Некрасова. И задаются резонным вопросом: жил ли Некрасов с ужом?

Кто их, классиков, знает?

Тот факт, что основу книги составили заметки, печатавшиеся в Интернете, становится очевидным, когда видишь, например, такое: «…Если просто посмотреть, например, на картину Рембрандта «Ночной дозор» и картину Рафаэля «Сикстинская Мадонна» (см. вложенный файл)…» И где же, уважаемые господа авторы, «вложенный файл»? Пришлось самому искать, в том же Интернете. Ну да бог с ним со всем.

А вот необыкновенно важный фрагмент «Глазария...». Он мне уже несколько раз помог. Итак, «Лайфхак: как понять, что филолог хотел вас обидеть своим письмом». Цитирую: «…Филолог отвечает вам в тот же день или, наоборот, по прошествии очень длительного времени – намного более длительного, чем вы надеялись… Филолог обращается к вам, используя эпитет «уважаемый»… Филолог использует восклицательный знак не только в приветствии… В целом по некоторым шероховатостям стиля заметно, что филолог перечитал письмо после того, как его написал, кое-что переформулировал и удалил некоторые грубые оскорбления… Филолог указывает в подписи свою ученую степень… При первой после отправки письма встрече с вами филолог излучает радость, демонстрирует душевный подъем и сердечно спрашивает, все ли благополучно у ваших домашних…» Опасайтесь филологов. Прав был Даниил Хармс, когда утверждал, что давить филологов, конечно, жестоко, но что-то ведь надо с ними делать. Или он не про филологов говорил?