Как будто все из уголовников

Тюрьма – это один из миров расчеловечивания... Фото Владимира Захарина

Свободные люди: Диссидентское движение в рассказах участников / Сост. Александр Архангельский. 

– М.: Время, 2018. – 352 с.

Максим Кравчинский. Интеллигенция поет «блатные» песни.

– Нижний Новгород: Деком, 2017. – 288 с.

Книжка «Свободные люди» составлена на основе видеоинтервью с людьми, так или иначе имевшими отношение к диссидентскому движению в СССР. Теми, разумеется, из них, кто дожил и выжил. Вот что пишет составитель Александр Архангельский: «Мы передавали оцифрованное видео в архив «Мемориала» и снимали дальше. Не все удалось сделать; не до всех героев русского сопротивления удалось доехать: далеко и дорого. Иногда катастрофически опаздывали: была назначена дата интервью с Владимиром Буковским, куплены билеты, арендованы камеры в Лондоне. И тут у него началось воспаление легких, а потом – двусмысленное обвинение, выдвинутое против него, и беседы стали невозможны. Договорились о встрече с Валерием Сендеровым, и тут же его не стало…»

В сборнике представлены монологи Людмилы Алексеевой и Владимира Войновича, Арины Гинзбург и Натальи Горбаневской, Александра Даниэля и Юлия Кима, Сергея Ковалева и Владимира Осипова, Натана Щаранского и Глеба Якунина – в общей сложности 26 человек. Каждый монолог предваряет небольшая биографическая справка.

Большинство героев книги сидели, многие эмигрировали или были высланы из страны. Не все дожили до выхода книги. У всех из них разные сроки, разные статьи, разные взгляды, судьба только на всех одна – Советский Союз. Не все в полной мере выдержали противостояние с властью. И противостояние это было разным. Не только распространение самиздата и тамиздата, открытые письма и демонстрации. Были и настоящие революционеры. Например, Игорь Огурцов. Он (цитируем биографическую справку) в 1964 году «создал Всероссийский социал-христианский союз освобождения народа (ВСХСОН)… ВСХСОН был строго конспиративен, его члены готовились к вооруженному восстанию против советской власти».

Сидели все тоже по-разному. Наум Ним утверждает вот что: «Солженицын считал, что тюрьма – это некое духовное возвышение. А Шаламов, наоборот, говорил, что тюрьма – это один из миров расчеловечивания. Я больше согласен с Шаламовым. Очень все-таки тонкая это грань. На мой взгляд, ничего возвышающего в тюрьме нет». А вот слова Арсения Рогинского: «Что бы там Шаламов ни говорил про отрицательный лагерный опыт, для меня это был важнейший опыт нормального человеческого общения с обыкновенными людьми, которые жили вокруг меня по всей стране». Не будем принимать чью-либо сторону, просто продолжим цитировать Нима: «Когда выходишь из лагеря, первое ощущение помимо радости – это ощущение долга. У нас была зона, где камеру выводили на прогулку «без последнего»: это значит, что все выходят, а последнего укладывают и избивают до полусмерти. И вот это ощущение «последнего», оно не дает насладиться свободой».

Не стоит «меряться» отсидками – кто дольше сидел, кто тяжелее и труднее. Все – жертвы. И те, кто не выдержал давления, кто давал показания, каялся, – они тоже жертвы. Им еще потом и от соратников досталось. И от совести своей.

Если бы не Брежнев, мы бы, возможно, не услышали знаменитую «Госпожу Удачу». Кадр из фильма «Белое солнце пустыни». 1970

За что сидели? Тут все просто. Еще цитата из Нима: «Когда-то ради шутки я переписал пять страниц из работы Маркса против цензуры, естественно, без названия и без имени. Их у меня изъяли и совершенно справедливо описали как антисоветский текст». Впрочем, повторимся, были и настоящие враги советской власти. Сергей Ковалев: «Александр Павлович Лавут даже придумал такую «табель о рангах» по аналогии с офицерскими званиями: «младший диссидент», «диссидент», «старший диссидент», самый высокий был «адвокатиссимус». В какой-то момент ты замечаешь свой переход из «младших» в «старшие», где риски выше».

Риски выше – то есть скоро арест, обыски, весь спектр чекистских «услуг». Из монолога Вячеслава Бахмина: «Кстати, когда во время одного из обысков стали смотреть мои книжки, сын вышел и смотрел с интересом. И спросил: мам, а чего они папины книжки смотрят, а мои нет? Жена ответила: ничего, вырастешь, и твои будут смотреть. И это так их разозлило. Они говорят: вот, вы уже ребенка воспитываете в таком духе». А чего, интересно, они хотели? Чтобы мама сказала ребенку: сынок, эти вот дяди хотят посадить твоего папу, подойди и плюнь папе в рожу. Так, что ли? То есть палачи даже не понимают, что они палачи, враги собственного народа (буквально: враги народа). Или, наоборот, прекрасно понимают и оттого еще больше злятся.

А народ безмолвствует. Только не так, как у Пушкина, а ровно наоборот. Народ лоялен. Войнович недоумевает: «В большинстве стран все по-другому – одного посадили, и миллион выходит на площадь требовать его освобождения. А у нас, особенно в то время, все спрашивали: зачем вам это нужно?.. Про Сахарова, например, все недоумевали, чего же ему не хватало. Да всего хватало. Просто совесть у человека была».

Завершается книжка «краткой хроникой послевоенного инакомыслия». Аресты, протесты, суды, голодовки, самоубийства… Почти самый конец «хроники», декабрь 1986 года:

«В результате голодовки скончался заключенный Анатолий Марченко.

В горьковской квартире Сахарова установили телефон. Академику позвонил Горбачев и предложил вернуться в Москву».

Занавес, перестройка, гласность. Диссиденты вышли из лагерей, скоро и «блатняк» выйдет из подполья.

Кстати, о «блатняке»: то, что множество откровенно невиновных советских людей, чьих-то родственников и близких, прошли через лагеря, стало причиной феномена, который сформулировал в своем стихотворении Евгений Евтушенко:

Интеллигенция поет блатные

песни.

Поет она не песни Красной

Пресни.

Дает под водку и сухие вина

Про ту же Мурку и про Енту 

и раввина.

Поют под шашлыки и под 

сосиски,

Поют врачи, артисты 

и артистки.

Поют в Пахре писатели 

на даче,

Поют геологи и атомщики 

даже.

Поют, как будто общий уговор

у них

Или как будто все 

из уголовников…

Произошло взаимное проникновение: культурные люди стали частью тюремного сообщества, а блатная песня стала частью массовой культуры. Отсидевшие поэты писали проникновенные песни, а те, кто не сидел, не считали зазорным им подражать – писали стилизации. Наиболее яркие примеры первых: Юз Алешковский, Константин Беляев, Игорь Эренбург (был сослан за тунеядство, как Бродский)… Вторых: Булат Окуджава, Владимир Высоцкий, Александр Галич, Юлий Ким (а он еще отчасти и диссидент)…

Об этом книга Максима Кравчинского «Интеллигенция поет «блатные» песни». Слово «блатные» взято в названии в кавычки не случайно. Автор, с одной стороны, берет это понятие довольно широко: он исследует и сиротские песни, и хулиганские, и белогвардейские, и городские романсы, и куплеты времен НЭП. С другой же стороны, он анализирует лишь один аспект их существования – на экране кино и в исполнении актеров театра и кинематографа.

Кравчинского занимает тот парадокс, что песни, которые явно не поощрялись государственными структурами, не звучали по радио и не записывались на пластинках, выходили на экраны, а потом спускались с этих экранов в народ и становились настоящими хитами.

Кино невозможно без отрицательных персонажей, и «блатные» песни – как оригинальные народные, так и сочиненные профессионалами-стилизаторами – по задумке кинематографического начальства должны были стать их атрибутикой и вызывать либо отрицательную реакцию, либо сатирический эффект. Но вследствие исторического контекста, описанного в книге «Свободные люди», эти музыкальные произведения таковыми не воспринимались. Быть блатным, сидевшим оказывалось незазорно. Автор приводит примеры, когда песни, задуманные авторами как сатирические, потом входили в репертуар ресторанных ансамблей и даже были записаны на пластинках. К примеру, песня Лоры Квинт и Владимира Аленикова «Нет проблем», гротескно спетая Николаем Караченцовым в комедии «Нужные люди», позднее не только была перепета серьезно Михаилом Шуфутинским, но даже дала название его заокеанскому альбому.

В книге собрано множество интересных фактов. Например, оказывается, герои фильма «Путевка в жизнь» «так полюбились зрителям, что было принято решение снимать продолжение». Жиган, роль которого исполнял Михаил Жаров, за убийство Мустафы попадал на строительство Беломоро-Балтийского канала (кстати, о БелБалтЛаге см. на стр. 15 этого номера «НГ-EL»). «Пройдя трудный путь «перековки», – сообщал в мемуарах Жаров, – он становился достойным членом общества».

А еще оказывается, что на выход в прокат знаменитого фильма «Белое солнце пустыни» повлиял лично Леонид Брежнев, который любил вестерны и невероятно высоко оценил картину, где вместо шерифов – красноармейцы, а вместо ковбоев – басмачи. И даже то, что в песне герой обращается к «госпоже Удаче», а не, скажем, к «товарищу», его нисколько не смутило.

Увы, есть и досадные ошибки. При таком объеме материала это неудивительно. Автор пишет, что фильм Леонида Гайдая «Не может быть» снят по рассказам Михаила… Шолохова. Конечно имелся в виду Михаил Зощенко.

В целом же книга содержательная, увлекательная и контекстная. Жаль только, что контекст этих обеих книг – такой невеселый. А что вы хотели? Нелегко на сердце, даже если песня веселая. Потому что она все равно – про лагеря.