Елена Семенова  |
| Игорь Попов. Страсти по Ремизову. Завитушки из жития Алексея Ремизова.
– М.: Наталья Попова, «Кстати», 2017. – 464 с. |
Юбилейную статью об Алексее Ремизове (1877–1957) – она же о книге Игоря Попова «Страсти по Ремизову» – начну с рассказа самого писателя «Кикимора». Почему? Да просто чтобы вспомнить язык его произведений. А дальше – ясно будет:
«На петушке ворот, крутя курносым носом, с ужимкою крещенской маски, затейливо Кикимора уселась и чистит бережно свое копытце.
– Га! – прыснул тонкий голосок, – ха! ищи! а шапка вон на жерди… Хи-хи!.. хи-хи! А тот как чебурахнулся, споткнувшись на гладком месте!.. Лебедкам-молодухам намяла я бока… Га! ха-ха-ха! Я Бабушке за ужином плюнула во щи, а Деду в бороду пчелу пустила. Аукнула-мяукнула под поцелуи, хи!.. – Вся затряслась Кикимора, заколебалась, от хохота за тощие животики схватилась.
– Тьфу, ты, проклятая! – отплевывался прохожий.
– Га! ха-ха-ха! – И только пятки тонкие сверкнули за поле в лес сплетать обманы, причуды сеять и до умору хохотать».
Бывает так – откроешь шкатулку, а там полно добра всякого: бусы, кольца, сережки, монетки, пуговки, значки. Да мало ли чего! И каждая мелочь уже не мелочь, а драгоценная пылинка, которая целую историю в себе хранит. Может быть, не для всех, а именно для тебя, и это – твоя личная тайна. Но шкатулки разные бывают, и в некоторых драгоценные предметы и истории – для всего народа, для всех, кто хочет ощутить себя причастными к русской культуре. И с книгой Игоря Попова «Страсти по Ремизову» так получается. И даже вдвойне. Потому что в книге-шкатулке истового ремизоведа, как в матрешке, – другая шкатулка, со снами, былями и небылицами уникального писателя с трагической судьбой Алексея Ремизова. А в шкатулке Ремизова, в свою очередь, – вся старинная Москва, которую еще можно восстановить в душе и памяти, а главное – русалочья, водяная, лешая песельная стать русского языка. Недаром, как говорил Игорь Попов в интервью «НГ-EL» в 2011 году, Горький назвал Ремизова писателем «языкатым».
 |
| Алексей Ремизов писал сказки, да и сам был похож на сказочного персонажа. Фото 1923 года |
Напомним, Игорь Попов – прозаик, литературовед, издатель. Человек увлеченный и многогранный, о чем говорит даже небольшая биографическая справка. Окончил Курское суворовское военное училище, Ленинградское и Киевское военные училища, филологический факультет МГУ им. Ломоносова. Работал переводчиком в Непале, заведовал отделом антифашистской литературы в Государственной библиотеке иностранной литературы, возглавлял международный отдел в журнале «Советская литература на иностранных языках», публиковал русских писателей-эмигрантов, вел курс мировой радиодраматургии на факультете журналистики МГУ, автор и переводчик книг «Почему город пал? Страницы истории американского радиотеатра», «Падение города», при его участии изданы книги «Алексей Ремизов. Автографы», «Словарь А. Ремизова». Сам он автор книг «Московские были и небыли» (2011), «Четыре козы и кикимора. Закруты памяти» (2014), а теперь вот «Страсти по Ремизову».
Бережно, как во что-то сокровенное, вводит Игорь Попов читателя в мир творчества Ремизова. Не спеша, раздумчиво, обстоятельно, давая ощутить и покатать на языке его образы, словечки, препровождает в мир московского купечества, куда уходят корни писателя. Но не в мир «темного царства» Александра Островского, подмечает он, а другого купечества – интеллектуального, порою разгульного и самодурствующего, но по большей части просвещающего и меценатствующего. Это касается и дядьев Ремизова по матери – Владимира, Александра, Николая, Виктора Найденовых, и семейства Хлудовых, и отца – Михаила Ремизова. (Изначально он был Ремезов – от птички «ремез», но подправил фамилию, от птицы открестившись.)
По сути, это даже не биографический роман, а особый просветительский жанр. Здесь через прогулки по Москве (дом в Малом Толмачевском переулке, где родился Ремизов, дом Хлудовых в Хомутовском тупике, усадьба Найденовых на Земляном валу), где все подкреплено личными наблюдениями, через знаковые образы – например, «хохочущего пруда» – происходит включение, вживление в творчество Ремизова.
Напитавшись соком, ритмом прозы Ремизова, Игорь Попов и сам витийствует, колдует, раскачивает читателя узорчатым сказовым мотивом. Это как кино или телепередача. Для пробуждения и раскачивания покровов памяти автор наделяет душой и способностью видения вековые дубы (Петр и Павел), темно-бордовый старинный шкаф, который по всем приметам из книжницы Ивана Грозного. Он долго стоял в доме Хлудовых, потом через Владимира фон Мекка перекочевал в Книжную лавку писателей, стал хранилищем рукописных книг из коллекции Михаила Осоргина. И дожил ведь почти до нашего времени – по словам автора, стоял в библиотеке ЦДЛ: дальнейшая судьба, правда, неизвестна.
По большому счету, перед нами – историческая реконструкция, в которой автор везде сам прошел, посмотрел, прикоснулся, послушал, понюхал и через свое воображение по мере возможности оживил былое. Возможно, именно так – не было. Но так – могло быть. А Попов утверждает, что в легендах иногда больше правды, чем в фактах. Потому что легенды – быль отобранная, засевшая в народной памяти.
Реальная жизнь Ремизова, полная лишений, мало похожа на сказку. Родился в купеческой семье. Мать Мария Найдёнова – сестра промышленника и общественного деятеля Николая Найдёнова, посещала Богородский кружок московских нигилистов. Случилась несчастная любовь, в итоге она порвала с революционерами и замуж вышла не по любви – за галантерейщика Михаила Ремизова. Но, несмотря на то, что муж не был ни зверем, ни сатрапом, жить с нелюбимым не смогла: с пятерыми детьми вернулась к братьям. Те растили племянников из милости. Алексей Ремизов окончил Московское Александровское коммерческое училище, хотел учиться в Московском университете, но дядя Николай отказался платить, и будущий писатель стал вольнослушателем. По ошибке или были основания (до сих пор спорят), Ремизова арестовали за сопротивление полиции во время демонстрации и на 6 лет сослали в Пензу, затем в Вологду, в Усть-Сысольск (Самарканд). Там он встретил Серафиму Довгелло, которая стала его женой и спутницей до конца жизни. В тюрьме и ссылке – первые писательские опыты: перевод с зырянского «Плач девушки перед замужеством» с подачи Горького через Леонида Андреева напечатали в московской газете «Курьер». После ссылки активная литературная жизнь в Санкт-Петербурге – публикации сказок и легенд «Лимонарь, сиречь: Луг духовный», «Посолонь», «Докука и балагурье», «Николины притчи», романа «Пруд», повестей «Часы», «Пятая язва», драм «Трагедия о Иуде, принце Искариотском», «Бесовское действо», «Царь Максимилиан». В 1921 году эмигрировал в Германию, переехал в Париж, где провел всю оставшуюся жизнь.
За жизнь создал более 80 книг разных жанров. Умер в 1957 году, похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. На родине, как и в случае со многими, – запрет на печать и забвение на долгие годы…
Это сухая выжимка. А Игорь Попов помогает «видеть» глазами писателя, которому было чуждо все казенное, обыденное, который умел творить сказку. Да и сам, по сути, был сказочным персонажем. Вот портрет пера Максимилиана Волошина: «Сам Ремизов напоминает своей наружностью какого-то стихийного духа, сказочное существо, выползшее на свет из темной щели. Наружностью он похож на тех чертей, которые неожиданно выскакивают из игрушечных коробочек, приводя в ужас маленьких детей. Нос, брови, волосы – все одним махом поднялось вверх и стало дыбом. Он по самые уши закутан в дырявом вязаном платке. Маленькая сутуловатая фигура, бледное лицо, выставленное из старого коричневого платка, круглые близорукие глаза, темные, точно дырки, брови вразлет и маленькая складка, мучительно дрожащая над левой бровью, острая бородка по-мефистофельски, заканчивающая это круглое грустное лицо, огромный трагический лоб и волосы, поднимающиеся дыбом с затылка, – все это парадоксальное сочетание линий придает его лицу нечто мучительное и притягательное, от чего нельзя избавиться, как от загадки, которую необходимо разрешить». Еще занятнее у Маргариты Сабашниковой: «Он зябко кутается в вязаный дырявый платок. Голова, запавшая между высоко вздернутыми плечами, выглядывает из них, как цыпленок из гнезда. Очень близорукие глаза распахнуты, будто в испуге. Но рот при этом улыбается насмешливо и добродушно. У него нос Сократа, а лоб такой, какой можно видеть на изображениях китайских философов. Волосы пучком торчат кверху. Дырявый платок и сутулые плечи – принадлежность его своеобразного стиля, равно как и преувеличенный московский говор, где все слова выговариваются медленно и внушительно. Однажды я спросила Ремизова, как может выглядеть кикимора – женский стихийный дух, которым пугают детей. Он ответил поучительно: «Вот как раз, как я, и выглядит кикимора». Смотрите начало статьи.
Книга Игоря Попова, по сути, не только о Ремизове. Сетью с множеством ячеек она охватывает, ловит эпоху, то тут, то там, как искорки, вытягивая, выхватывая истории, судьбы. Вот рассказ о купце Михаиле Хлудове, который держал у себя дома тигриц и умер от белой горячки, беснуясь в комнате, обитой войлоком. Вот история фотокарточки работы Владимира Мартынова, где девятимесячный Ремизов запечатлен с любимой няней-кормилицей Евгенией Петушковой, образ которой запечатлен в сказках «Докука и балагурье» и «Русские женщины»: няня стала для него образцом русской женщины и самой России. Вот зырянка Оде на пне огромного кедра воздевает руки к небу, и – готов образ для «Плача девушки перед замужеством». Вот, как бы попутно, – смерть на виселице друга писателя по ссылке, революционера Ивана Каляева, террориста-смертника, убившего князя Сергея Александровича Романова...
Ремизова тоже завлекали на этот путь. Но все-таки вовремя ощутил, угадал – иначе надо. Не кровью запечатлеться в памяти людей, а драгоценной рудой русского слова. «Для сохранения России, в вечном ее смысле, им сделано более, чем всеми политиками вместе», – заметила Марина Цветаева. И мы под этим подписываемся.
