Евгения Миронова и Владимира Машкова в этой картине трудно узнать. Кадр из фильма «Лимита». 1995
1990-е годы, к которым намертво привязался эпитет «лихие», были на самом деле очень интересным временем. Ярким, обнаженным, жестоким, смешным, абсурдным одновременно. Когда на подземной базе подводных лодок в Балаклаве могли выращивать шампиньоны, когда вся страна собиралась перед телевизором на сеансы Кашпировского, прижимала к экрану больные места, внимала лидеру секты «Аум Синрикё», которая ныне отнесена к числу террористических организаций.
Как писал в статьях Василий Аксенов, это был период опьянения деньгами. Это было время, когда в условиях ворвавшегося вихря свободы люди проверялись на прочность. Время жестоко ломало, выдвигались новые брутальные типы, выживающие в условиях «дикого капитализма». Наряду с этим остро вставали философские вопросы. Верно ли противостоять злу насилием? Кто будет героем времени – «дурак, герой, интеллигент» или новые Штольцы? Как рассказать о переломном времени в момент его разгара, когда еще не «отстоялось», не произошло осмысления событий?
Петр Луцык,
Алексей Саморядов. Собрание сочинений. – Оренбург: Оренбургская книга, 2016. – 648 с.: ил. |
Искусство тоже трясло от «ломок». И кино, которое в плане сценарных работ питается сюжетами литературы, тоже «трясло» не только от «переоценки ценностей» и дилеммы – фабриковать ли ширпотреб либо удалиться в «башню из слоновой кости», но и от банального недостатка бюджета. Писателям проще – взял лист бумаги, ручку, а тут целая история: актеры, художники, композиторы, каскадеры, пленка, выезд на натуру. И вот в этих сложнейших условиях выдвинулся тандем сценаристов Петра Луцыка (1960–2000) и Алексея Саморядова (1962–1994), которые подружились на сценарном факультете ВГИКа в мастерской Одельши Агишева и Веры Туляковой и стали соавторами.
Кроме всего прочего, 90-е вошли в историю кинематографа под названием «период малокартинья». В «перестроечные» 80-е, когда снимать кино было разрешено даже кооперативам, в год выходило по несколько сотен картин. А в начале 90-х – как отрезало. Инфляция сделала кинематограф с его почти двухгодичным циклом практически нерентабельным. Кое-как выходило по несколько фильмов в год – или скороспелые дешевые комедии, или картины, на которые режиссеры находили деньги у друзей-банкиров «без отдачи». Последние могли себе позволить творческий поиск, но их были единицы. И такое впечатление, что чуть ли не все знаковые картины этого смутного для российского кино времени были сняты по сценариям Луцыка и Саморядова. По крайней мере большинство.
Евгений Сидихин в роли богатыря
из альтернативного будущего России. Кадр из фильма «Дети чугунных богов». 1993 |
Их сценарные работы послужили основой фильмов «Дети чугунных богов» Томаша Тота, «Лимита» Дениса Евстигнеева, «Гонгофер» Бахыта Килибаева, «Дюба-дюба» Александра Хвана, а также «Окраины», снятой самим Петром Луцыком уже после трагической смерти друга и соавтора. В них снималась «старая гвардия» – Александр Калягин, Юрий Яковлев, Владимир Головин, Римма Маркова, Виктор Степанов, но также выдвинулись молодые актеры, которые сейчас стали мастерами – Олег Меньшиков, Владимир Машков, Евгений Миронов, Евгений Сидихин. Небывалый урожай премий, которых не перечислить – «Золотой Овен», «Кинотавр», «Киношок», «Ника», международные кинофестивали в Карловых Варах, Чикаго, Венеции; «Дюба-дюба» попал в основную программу Каннского кинофестиваля 1993 года. Фильм «Дикое поле», снятый Михаилом Калатозишвили в 2008 году, получил пять премий.
Герой Олега Меньшикова спасает свою девушку.
Кадр из фильма «Дюба-дюба». 1992 |
Картины по сюжетам Луцыка и Саморядова, по общему признанию, наиболее ярко выразили поколение 90-х, а сами авторы, по грустному распоряжению судьбы, умерли молодыми, как будто они и были настоящими героями этих лет, пришедшими, чтобы исполнить свою миссию, и ушедшими, когда она была выполнена. Саморядов упал с 10-го этажа ялтинской гостиницы, когда перелезал с балкона на балкон, чтобы сделать сюрприз соавтору, а Луцык – от сердечного приступа во сне. По воспоминаниям друга Александра Чеботаева, Луцык считал себя пусть невольно, но все же виноватым в смерти Саморядова и после этого как бы сломался – тосковал и много пил.
Так почему же картины этих двух сценаристов попали в тон времени и стали яркими знаковыми работами? Похоже, потому что соединили в себе реалистичную эстетику и скрытые «цитаты» из советского кино со сказовой, притчевой канвой, в которой не только есть место мистике, гротеску и абсурду, но иногда даже путаешься, пугаешься – а это всерьез все или в шутку? Как точно написала кинокритик Зара Абдуллаева в рецензии на фильм «Окраина», «Луцык стилизовал стереотипы обобщенной исторической образности… в киногенических традициях самой этой образности, которая у Луцыка не исчерпывается ни законами соцреализма, ни соцарта. Лубочный монументализм и эпическая жестокость «Окраины» нивелируются гротесковой абсурдностью».
Вот так проснешься после попойки,
а твои глаза подменила ведьма. Кадр из фильма «Гонгофер». 1992 |
Герои Луцыка и Саморядова – Андрей Плетнев в «Дюба-дюба», который совершает преступление, чтобы вызволить из тюрьмы любимую девушку; молодой рабочий на сталепрокатном заводе Игнат Морозов в «Детях чугунных богов»; Колька Смагин в мистическом триллере «Гонгофер», который отправляется возвращать глаза, «подмененные» ведьмой Ганной, – с одной стороны, воплощают русский архетип богатыря, сильного, смелого, непреклонного, который бывает дик, пьян, подчиняется низменным желаниям, может крушить направо и налево, становиться «хозяином жизни», а с другой стороны, ему не чужды мучения, страхи, сомнения, поиск. В произведениях довлеет маскулинное начало, попытка разобраться в порой парадоксальном менталитете русского героя.
В те годы еще не установился в кинематографе американский сценарный стандарт – реплики и ремарки; сценарии еще писали в виде киноповестей. Вот и произведения, из которых составлено «Собрание сочинений», – это на самом деле крепкая сюжетная, скрупулезно точная в деталях, но при этом и поэтичная проза, которой можно наслаждаться даже и без кино. Именно благодаря деталям – то мерзким, жестоким и натуралистичным до тошноты, то бархатно прекрасным благодаря динамике и смене планов – происходит почти органическое вживление в ткань произведения, как будто ты сам влезаешь в кожу персонажа. В предисловии к книге Дмитрий Быков искренне восхищается работами Луцыка и Саморядова, сетуя, правда, на то, что киношное воплощение сильно разнится с оригиналом: любимая его повесть – «Дюба-дюба», он обнаружил ее в 90-е в альманахе и с нетерпением ожидал выхода второй части.
Эпиграфом к эпилогу повести «Дюба-дюба» служат строки Алексея Саморядова:
«Ах, мне бы скипетр
и державу,
я бы таких дров наломал.
Ах, Боже мой, Боже мой,
почему я не зяблик…»
К трем извечным проклятым русским вопросам «Что делать?» и «Кто виноват?» этот тандем сценаристов добавил третий – «Почему я не зяблик?»