Виктор Цой, каким он был и каким его воспринимали

Цой и его друзья всегда стремились выглядеть стильно. Фотосессия у Инженерного замка. Весна. 1985 год.

В рассказе Василия Шукшина «Верую!» персонаж-священник в беседе сравнивает жизнь с песней. «Вот жалеют: Есенин мало прожил. Ровно – с песню. Будь она, эта песня, длиннее, она не была бы такой щемящей. Длинных песен не бывает».

И все-таки вновь и вновь люди задаются вопросами, что было бы, если бы Дантес или Мартынов промахнулись, если бы Высоцкий дожил до наших дней… Ну и, конечно, многие фанаты группы «Кино» задумываются, о чем бы пел этот коллектив, если бы Виктор Цой справился с управлением своего автомобиля в тот роковой августовский день 1990-го…

В прошлом году ограниченным прокатом прошел любопытный фильм, сделанный в новом для российского кинематографа жанре альтернативной истории, – «Дуэль. Пушкин – Лермонтов». Действие происходит в 50-е годы XIX века, но и Пушкин, и Лермонтов, и Грибоедов живы. Однако… Пушкин пишет только комические куплеты, чтобы потешить посетителей салонов. Лермонтов вернулся с Крымской войны обозленный на весь мир, у него что-то вроде того, что спустя век назовут афганским синдромом. Грибоедов служил дипломатом не в Персии, а в Европе, он совсем уже не понимает психологию россиян, и его новая пьеса поверхностна и граничит с пошлостью. В общем, та же тема: классики прожили – ровно с песню. И сверх этой песни ничего путного написать не смогли бы.

Ни в коей мере не сопоставляя масштаб вышеперечисленных фигур, хочу лишь сказать, что в той или иной мере этой же темы касается и автор книги «Последний герой современного мифа» Виталий Кангин. Причем в варианте Виктора Цоя эта песня звучит особенно щемяще. Поскольку его посмертная слава многократно превосходит славу прижизненную. Бытует даже циничное мнение, что именно трагическая смерть сделала из него звезду государственного масштаба, а так Цой – дутая величина. И ведь верно, еще в 1986 году его имени не знали даже те, кто переписывал с кассеты на кассету «45», «Ночь», другие записи «Кино». Многие были потрясены, узнав, что лидер группы – наполовину кореец. Так точно выражал он чувства и чаяния российской молодежи.

О Викторе Цое писали много. Был сборник воспоминаний, составленный «по горячим следам» писателем Александром Житинским и вдовой певца Марьяной Цой. Потом на этом же материале, расширив его и дополнив, Житинский написал уже сольную книгу. Музыкант и прозаик Алексей Рыбин, с которым Цой начинал заниматься музыкой, написал книгу «Кино» с самого начала», а также посвятил ему треть своей книги «Три кита» (наряду с Борисом Гребенщиковым и Михаилом Науменко). Это были воспоминания тех, кто Цоя знал близко. Но, как это ни парадоксально звучит, в этом и кроется их отрицательная сторона. Память обманчива, и воспоминания очевидцев часто оказываются искажены личным отношением, они требуют корректировки, носителя беспристрастного взгляда.

И откуда взялась такая экзистенциальная тоска? Виктор Цой в Одессе в 1988 году. Иллюстрации из книги

Таким беспристрастным исследователем жизни и творчества Виктора Цоя и стал Виталий Калгин. В предисловии он признается, что лично не знал певца и поэта, да и не мог знать – когда тот погиб, автору книги было только девять лет. Это книга, написанная фанатом, поклонником. И этим она отличается от воспоминаний личных знакомцев Цоя, его друзей по юности и коллег по музыкальному цеху. В прошлом году книга Калгина о Цое вышла в серии «ЖЗЛ», но, судя по объему, в нее не вошло и трети материалов, представленных в данной книге. Скорее это был в первый подход к масштабной теме, полностью раскрытой только в новом издании.

Виталий Калгин старательно собирает и систематизирует факты из жизни своего героя, собирает воспоминания людей, знавших его, и сопоставляет их, чтобы максимально приблизиться к истине, нарисовать правдивый, как ему кажется, портрет «последнего героя».

Главная цель, которую ставит перед собой автор книги, – отделить личность Виктора Цоя от мифа о нем, правду от вымысла. По крайней мере так утверждает сам автор в предисловии. Это видно и в подаче материала. Автор аккуратно приводит текст высказывания кого-то из людей, знавших Цоя, а потом комментирует – мол, ему казалось, что Цой отреагировал так-то, а на самом деле все было иначе. К примеру, Житинский при первом прослушивании альбома «Звезда по имени Солнце» низко его оценил, высказал это Цою и был уверен в том, что тот сильно обиделся, а на самом деле он всегда был равнодушен к чужому мнению… На весьма спорный вопрос – влиял ли кто-то на Цоя и шел ли он на компромиссы, автор книги отвечает однозначно. И тверд в своей позиции. «Люди, интересующиеся Цоем, часто задаются вопросом: мог ли кто-то на него влиять? По сумме воспоминаний кажется, что нет. Влиять можно только на того, у кого нет внутреннего стержня, кто сомневается в себе и своих оценках. А это не про Цоя. Многих в нем поражала именно уверенность в том, что все будет так, как он это видит. Вместе с тем он никогда ни с кем не спорил – не было желания кому-либо что-либо доказывать. Он просто уходил от тех, кто видел мир иначе».

Виталий Калгин. Виктор Цой. Последний герой современного мифа. – М.: РИПОЛ классик, 2016. – 792 с.

Знакомство с представленным материалом выявляет главный парадокс образа Цоя, сложившегося в массовом сознании. Автор книги выделяет два периода в жизни и творчестве своего героя: ленинградский и московский. Первый период намного более продолжительный, зато второй – более насыщенный событиями и, вероятно, более значимый. О первом периоде мы знаем только со слов близких Цоя и его друзей, но они, как правило, не противоречивы, и образ складывается цельный и ясный. Второй период освещен множеством публикаций в прессе, но они в большей степени создают путаницу, чем внятный портрет. В это же время было много высказываний людей случайных, не близких Цою, тех, кто его не понимал, но гордился краткой близостью со звездой. Московский период – эти буквально два-три года – более мифологизированы и противоречивы. Одна из глав, повествующих об этом периоде, называется «Зависть или непонимание?» Действительно, хватало и первого, и второго – многие Цою завидовали, многие его не понимали. Многие видели в его выходе на большие стадионы предательство идеалов, взлелеянных в котельных и на квартирниках.

Авдотья Смирнова вспоминала его роскошную волчью шубу… Борис Гребенщиков как-то проговорился, что Цой и «Кино» якобы играли для бандитов в красных пиджаках… А Юрий Шевчук, по слухам, даже подрался… то ли с Цоем, то ли с гитаристом группы Юрием Каспаряном… Что тут правда, что вымысел? Автор приводит разные точки зрения, а выводы делать читателю.

Описывая этот инцидент, автор выходит на серьезные обобщения, пытается ответить, каким был Цой в жизни и в чем истоки его поэтики. «Шевчук был социально ориентированный и политизированный автор, а Цой был ориентирован экзистенциально, оттого его так раздражало, когда ему пытались приписать политическую платформу. В его восприятии мир был плох по сути своей, потому что «между землей и небом война», а отдельные люди, режимы или эпохи лишь отражали этот изначальный дефект мироздания. В цоевском экзистенциализме крылась и грусть его последних вещей – нельзя быть счастливым в пространстве, где так много страданий. «И вроде жить не тужить можно, когда все хорошо у тебя лично, но если ты как творческая личность ощущаешь миллионы других судеб, то печаль не уйдет никогда».

Образ складывается титанический. Под стать недолгой прижизненной и неувядающей посмертной славе Виктора Цоя. В этом особенность фанатского подхода к материалу. И Житинский, и Гребенщиков неоднократно высказывались о выдающихся способностях героя книги. Кто-то из них, не помню кто, сравнивал Цоя с раскаленным метеоритом, прилетевшим из других миров. Но они могли себе позволить и критиковать его, в чем-то не соглашаться. Автор книги – никак. Он даже в названии группы использует только заглавные буквы. «Аквариум», «Алиса», но – «КИНО». Хоть это и не аббревиатура, вроде «ДДТ», «АУ» или «НОМ», расшифровка не предполагается. Просто для автора это группа, в которой все буквы большие. Он не отделяет миф от реального образа, а, напротив, укрепляет этот миф.

Этим книга и интересна. Ведь скучно жить без героев, скучно жить без мифов. А Цой действительно последний герой современного мифа. Последний миф, последний герой… После него наступило безгеройное время.