Елена Семенова  |
| Главное – не форма стихотворения,
а лад души. Гравюра на стали с фотографии Лукьяна Эггерта 1870–1880-х годов |
Помню, в нежном возрасте сочинила строки: «Красота и тишина –/ Вот, что ждем мы год от года,/ Через бури и невзгоды/ Только к этому идем». Что сказать? Было стыдно – строки наивные, глупые, неоригинальные. Что я привнесла ими, что нового сказала миру? Потом все забыла, тетрадки потерялись, но стихи вдруг всплыли в памяти, когда я задумалась о творчестве поэта Ивана Сурикова (1841–1880). Еще вспомнилось стихотворение Алексея Ефимова «Последний воин Чингиз-хана», которое заканчивается так: «Как ветер сух, как палка сломан,/ Он помнит: юношей, в игре –/ Как сделал куклу из соломы/ И подарил своей сестре./ Его душа покинет тело/ И двинет к Богу налегке…/ Он больше ничего не сделал –/ Он будет с куклою в руке». Мне показалось, что в отличие от воина Чингисхана, который «Скакал в степи с травою вровень,/ Рабынь насилуя стрелой,/ Вдыхая свежий запах крови/ И запах падали – гнилой», Иван Суриков свою недлинную жизнь мастерил таких прекрасных божеских кукол.
Поэзией часто называют особое, странное видение реальности, сверхчувствование, сверхзнание. Но народное самобытное творчество – дело другое. В поэзии Сурикова не найдешь изощренности форм, оригинальных образов, ломки синтаксиса, стихи его тяготеют к былинной, устоявшейся традиции. В них главное не форма, а лад. Лад души. Они музыкальны, и в них есть наивное, чистое любование красотой природы, человеческой души, печалование о людских невзгодах и горестях, но и восхищение, когда они проявляют лучшие чувства – любовь, терпение, волю. Мы, между прочим, не всегда вспомним навскидку стихи Некрасова. А поэт Иван Суриков является автором сразу пяти народных «хитов», которые так уже вросли в сознание русского человека, что их и не вытравишь – «Детство» («Вот моя деревня;/ Вот мой дом родной;/ Вот качусь я в санках/ По горе крутой…»), «Степь да степь кругом» (про ямщика, который в степи замерзал), «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина…», «Дубинушка», «Я ли в поле да ни травушка была…».
Ярлык «народного поэта» намертво прилепился у нас к Некрасову, погрустившему немало о доле народной. Получается энигматическая ситуация. Не хотелось бы умалять роли автора «Железной дороги» и «Кому на Руси жить хорошо», сомневаться в искренности его чувств к беднякам. Но даже если взять широко известное: «Вчерашний день, часу в шестом,/ Зашел я на Сенную;/Там били женщину кнутом,/ Крестьянку молодую./ Ни звука из ее груди,/ Лишь бич свистал, играя.../ И Музе я сказал: «Гляди!/ Сестра твоя родная!», то в этом уже ощущается рисовка, некое барское отстранение, рефлексия. Уважаемый Николай Алексеевич не мог так органично ощутить долю народную, поскольку был воспитан в богатой семье. А вот у Сурикова, у сына оброчного крепостного в «Доле бедняка» читаем: «Эх ты, доля, эх ты, доля,/ Доля бедняка!/ Тяжела ты, безотрадна,/ Тяжела, горька!/ Не твою ли это хату/ Ветер пошатнул,/ С крыши ветхую солому/ Разметал, раздул?/ И не твой ли под горою/ Сгнил дотла овин,/ В запустелом огороде/ Повалился тын?/ Не твоей ли прокатали/ Полосой пустой/ Мужики дорогу в город/ Летнею порой?/ Не твоя ль жена в лохмотьях,/ Ходит босиком?/ Не твои ли это детки/ Просят под окном?..».
И так далее – целых пять четверостиший. Вообще у Ивана Сурикова все стихи длинные, сюжетные. Именно в таких заунывных жалующихся повторах выпевались народное горе, кручинушка, тоска. Вспомнить хотя бы тот же наказ умирающего ямщика. «Ты, товарищ мой,/ Не попомни зла,/ Здесь в степи глухой/ Схорони меня!/ Схорони меня/ Ты в степи глухой,/ А коней моих/ Отведи домой./ Отведи домой,/ Отдай батюшке,/ Мой поклон земной/ Родной матушке,/ А жене младой/ Ты скажи, друг мой,/ Чтоб она меня/ Не ждала домой./ Передай словцо/ Ей прощальное,/ И отдай кольцо/ Обручальное». И один из важных моментов: в поэзии Сурикова нет жалоб на социальное неравенство, призыва к бунту. Даже в «Дубинушке» он как-то слишком расплывчат. И в «Казни Стеньки Разина» – а уж тут можно было разгуляться – поэт просто рисует картину казни. Вот, мол, погулял, по степям, побаловался волюшкой, а теперь приходится головушку сложить. Все творчество Сурикова построено на глубоком христианском смирении, которое было заложено в него воспитанием. Кстати, напомним биографию.
Родился Иван Суриков в деревне Новоселово Угличского уезда Ярославской губернии в семье оброчных крестьян графа Шереметева. До восьми лет жил в деревне под опекой бабушки и матери – и о детском рае у поэта сохранились самые прекрасные воспоминания. В 1849 году вместе с матерью уехал в Москву к отцу, который завел на Ордынке овощную лавку. Там Суриков выучился грамоте у двух сестер-богомолок Финогеновых из разорившейся купеческой семьи. Старшая сестра обучала его житиям святых по книге «Четьи Минеи» Димитрия Ростовского и «Прологам» – церковно-учительным сборникам (в итоге уже в 10-летнем возрасте Суриков мечтал об уходе в пустынь, об иноческом подвиге). А младшая приобщала к творчеству светскому: стихам русских поэтов-песенников. Изучая грамоту нараспев, мальчик почувствовал влечение к сочинительству. Еще к чтению приохотил Сурикова живший в одном доме с ним бывший семинарист Добротворский. Вот и получилось: природный талант, способность слышать музыкальный стиховой ритм, воспитанное богомолками смирение души, а также увлечение народным творчеством в быту и литературной обработке, что, кстати, в сочетании с христианством можно расценивать как обмирщение, искус…
Однако никакой искус поэта не взял. Недолгий жизненный путь его производит впечатление цельности, убежденности в принципах терпения, смирения. Это тот случай, когда творческие позиции подтверждены личным опытом. Он продолжал заниматься поэзией, несмотря на вечные попреки отца, мечтавшего воспитать торговца: «Книжки нам не рука, в попы, в писаря тебе не идти, наши дела не такие!» Потом во второй половине 1850-х отец разорился и для поправления дел вернулся в деревню, оставив жену и сына на попечение старшего брата. Суриков работал у него младшим приказчиком, и дядя попрекал его каждым куском. В 1859-м отец Сурикова вернулся в Москву, приобрел новую лавку для торговли железом и углем, опираясь на помощь сына во всех деловых предприятиях. В 1860 году Суриков женился на бедной девушке-сироте Марии Ермаковой, которая стала его верным другом до конца жизни. После смерти матери в 1864 году и вторичной женитьбы отца положение Сурикова в родительском доме стало невыносимым. Он вынужден был перебраться на казенную квартиру, семья перебивалась случайными заработками: перепиской бумаг, трудом наборщика в типографии.
Вот что интересно – в поэзии Иван Суриков никогда не выражал свои личные мытарства. Все его чувства, будь то радость, печаль, восхищение, стоны тоски словно бы вырываются из единой души народной, ощущаются почти физически. За многие вещи Сурикова критики позже обвиняли в эпигонстве, однако критический запал затухал, ведь все творчество поэта бытовало в фольклорной традиции, передававшейся из уст в уста, а значит, не чуждой интерпретаций, переработок и заимствований. Ну а что же карьера? В начале 1860-х поэта напутствовал Алексей Плещеев, который, увидев в его творчестве самобытность и глубину, передал несколько его стихов в газету «Развлечения». В конце 1860-х Суриков познакомился с писателем-народником Александром Левитовым и фольклористом Филиппом Нефедовым. Его публиковали в журналах «Дело», «Отечественные записки», «Семья и школа», «Воспитание и обучение». В 1871 году вышло первое собрание стихотворений, в 1875 и 1877 годах были переиздания. В 1875 году по предложению Федора Буслаева, поддержанному Львом Толстым, Сурикова приняли в Общество любителей российской словесности.
В общем-то приличное признание при жизни, если учесть, что многие поэты умирали, не увидев своей книги. Мало того, в начале 70-х Суриков стал, как бы сейчас назвали, культуртрегером: собрал поэтов с окраин и опубликовал сборник «Рассвет». К 40 годам поэт стремительно набирал силу, возник замысел журнала, призванного объединить авторов из народа (правда, эта идея пресеклась: Суриков получил запрет в полицейском управлении). В эти же годы организовал литературно-музыкальный кружок для писателей и поэтов из народа. Однако, как бы ни были хороши все эти начинания, их пресекла болезнь. Годы житейского неустройства, полуголодного существования подорвали здоровье поэта: он заболел туберкулезом, умер в возрасте 39 лет.
Иван Суриков похоронен на Пятницком кладбище. Это недалеко от метро «Алексеевская». И думается, что самобытный талант, сила, искренность, песенное начало его стихов, осуществляющее почти терапевтическую функцию, – это уже немалый повод для памяти. Именно на могилу Сурикова должна «не зарастать народная тропа». Так что по случаю пусть и некруглого, но все же юбилея предлагаем посетить место упокоения поэта, помянуть его и прочесть там стихи.
