Он был выразительно некрасив

Усы поэту шли необыкновенно! Фото начала ХХ века

Книга режиссера и сценариста Игоря Талалаевского говорит женскими голосами. Он режет, монтирует, вклеивает вздохи, признания, холодные мемуары, тайные дневники, многоголосицу переломных военно-революционных лет. Любовницы, жены, подруги, платонические увлечения, героини плотских романов и возвышенных мучений – все эти девушки и женщины Серебряного века шепчут, восклицают и хихикают о «неистовом конквистадоре» – поэте, акмеисте, офицере, охотнике, путешественнике, заговорщике и отчаянном смельчаке Николае Гумилеве (1886–1921). В этом коллаже любовных историй проглядывает не только изменчивый образ расстрелянного поэта, но и самый вкус тех маскарадных, апокалиптических лет. Главное соло здесь, разумеется,  у гумилевской спутницы, «колдуньи» и антагонистки – Анны Ахматовой, а в хоре теснятся Елизавета Дмитриева (Черубина де Габриак), Ольга Высотская, Вера Алперс, Ольга Арбенина, Ирина Одоевцева, Ида Наппельбаум, Вера Лурье, Нина Берберова… В книге их всего тридцать.

Актрисы, поэтессы, танцовщицы, музыкантки, даже революционерки (Лариса Рейснер), влюбленные в Гумилева или любимые им, состоявшие с поэтом в близости или же просто дорогие знакомые. Свидетельства наслаиваются друг на друга, диссонируют, вступают в спор, перерождаются в сплетни, слухи, домыслы. Да и сам Николай Гумилев у всех разный. 

Знаменитый семейный портрет. Поэт-папа, поэт-мама и ученый-сын. Фото 1915 года

Вот студийка Берберова, познакомившаяся с абиссинским странником, монархистом, гуру буквально за несколько дней до его гибели, вспоминает чуть ли не с отвращением: «Он был некрасив, выразительно некрасив, я бы сказала, немного страшен своей непривлекательностью: длинные руки, дефект речи, надменный взгляд, причем один глаз все время отсутствовал, оставаясь в стороне. Он смерил меня глазом, секунду задержался на груди и ногах». В отзывах других своих муз и подруг Гумилев косит лишь чуть-чуть. Вот, к примеру, портрет, оставленный его снохой Анной Гумилевой: «Очень гибкий, приветливый, с крупными чертами лица, с большими светло-синими, немного косившими глазами, с продолговатым овалом лица, с красивыми шатеновыми гладко причесанными волосами». Тем не менее этот косящий мужчина побеждает, покоряет, заставляет дам томиться в любовной горячке, проклинать, отбиваться или, наоборот, преследовать, рожать от него детей и ждать предложения руки и сердца…

Если поэт, то либо нищий, либо пьяница. А Гумилев разбивал все клише. Карл Шпицвег. Бедный поэт. 1839. Государственный музей, Берлин

Нравы, по сути, не изменились. И сейчас в литературной среде есть свои пьеро и коломбины, будуары и полуподвалы, преступные лобзания и посвящения стихов. И сейчас состоявшиеся поэты склоняются многозначительно к трепещущим девицам. Плетутся интриги, разрастаются любовные треугольники и многоугольники. Кто-то ударяется в перверсии, кто-то в аскезу, одни таят свои романы, другие их сочиняют. Разве что фигуры уже не того масштаба, да и стихи не столь вечны. Я знала девушек, которые писали литературным кумирам страстные письма и так добирались до их альковов. Знала цэдээловских литераторов, кружащих головы литинститутовским студенткам орденами, званиями, громкими декламациями. Одну такую патриотически настроенный престарелый стихотворец пытался прокатить куда-то на метро, читал нараспев, хватал за бок и приговаривал: «А ваша грудь не так плоска, как кажется». По рассказам другой, женатый автор нескольких сборников» требовал от нее интимной близости ради обмена флюидами. Дескать, тогда и девушка зарядится энергией, и поэт помолодеет, и страна получит нетленку. 

Женщиной можно прекрасно насладиться. Сперва измучившись. Сергей Виноградов. Спящая обнаженная. 1900-е. ГТГ

Только вряд ли все эти мельтешения останутся в мемуарах, вряд ли все это будет издано через сотню лет. Вряд ли женщины будут спорить, кому из них посвящено то или иное стихотворение. Вряд ли будут так же тонко злорадствовать, как Ольга Гильдебрандт-Арбенина по поводу положения Анны Энгельгардт, второй жены Гумилева: «Я жила несколько дальше. Гумилев сказал как-то повелительно Ане: «Ничего, добежишь» – и пошел меня проводить до дома. Ничего похожего на «гаремность» не было. Ее можно было даже пожалеть. Сидеть в Бежецке и скучать!..»

Игорь Талалаевский. Неистовый конквистадор. Женщины Николая Гумилева. – СПб.: Алетейя, 2016. – 512 с.

Впрочем, вру. Подобные споры и сейчас ведутся. И ревнуют, и оговаривают, и даже дерутся. И скандалы случаются. Вот недавно на одном литературном дне рождения жена известного в узких кругах прозаика напала на девушку-литератора, неосторожно присевшую в полуметре от ее гениального мужа. Крик, мат, антисемитизм. Словом, дурдом. Мужчины фурию оттащили, но вообще вступаться за чью-то честь сейчас мало принято. Дуэлей, как у Гумилева и Волошина, из-за того, что кто-то кого-то назвал метресской или дал пощечину, уже не случается. Впрочем, порыться в чужой постели желающих хватает. К счастью, замечательная книга, составленная Талалаевским, вовсе не об этом – не об интимных предпочтениях Николая Степановича, не о якобы садистских фантазиях (ахматовское «муж хлестал меня узорчатым, вдвое сложенным ремнем» многих воображал наводило на мысли), не о том, был ли он так же смел с любовницами, как на лошади, в бою или сидя на пальме в ожидании африканского леопарда. «Неистовый конквистадор» – серьезная филологическая работа. Но при этом увлекательное чтение. И новый повод для литературоведческих споров. К примеру, вот стихотворение об уходе возлюбленной. Высотская, мать внебрачного гумилевского сына Ореста уверяла, что оно – про нее, а не про Ахматову. Но правды, видимо, не узнать.

Твоих волос не смел 

поцеловать я,

Ни даже сжать холодных,

тонких рук.

Я сам себе был гадок, как паук,

Меня пугал и мучил каждый

звук,

И ты ушла, в простом 

и темном платье,

Похожая на древнее 

Распятье…

Но в итоге женщины остались, а их конквистадор – Гумилев ушел. Ушел бесстрашно и трагично. Но мы его помним, и любим, и перечитываем.