Советский Гомер

На фоне Юнны Мориц... Светлана Алексиевич и генеральный директор издательства «Время» Борис Пастернак на книжной ярмарке в Москве. Фото Максима Кузнецова

Последний до недавнего времени русский лауреат Нобелевской премии по литературе Иосиф Бродский получил ее в 1987 году. Почти 30 лет назад. Целое поколение. Даже те, кто застал это время в достаточно зрелом возрасте, помнят далеко не все. К тому же тогда еще был СССР. А Бродский – эмигрант. То есть в принципе можно было говорить о какой-то политической и даже антисоветской подоплеке решения Нобелевского комитета. А сейчас? А сейчас, казалось бы, по всем городам и весям России и Белоруссии должны быть плакаты, митинги, концерты, телемарафоны и пр. и пр. Это что-то типа победы на чемпионате мира по футболу. Только футболом интересуются не все, а в литературе разбирается каждый.

Светлана Алексиевич стала неделю назад еще одним русским писателем, лауреатом Нобелевской премии по литературе. Да, она гражданка Ркспублики Беларусь, но пишет на русском языке, следовательно, как ни крути, она – русский писатель. Это такой запредельный успех России, Белоруссии и всей русской литературы, что трудно даже представить. Мы свидетели самого настоящего триумфа нашей культуры и нашего языка, случившегося, между прочим, в Год литературы. Как будто специально: яичко ко Христову дню. Ее на руках должны носить. И в Москве, и в Минске. Какое еще государство в мире сейчас нам ближе Беларуси? Сомали? Венесуэла?

Тем не менее решение Нобелевского комитета почему-то очень многие ругают. Политика, говорят. Милые, какая политика? Была бы политика – дали бы премию, ну не Кличко, конечно, не Порошенко, но, к примеру Турчинову. Тоже писатель. Основных обвинений (если не говорить об оголтелых критиках, а лишь о «разумных» и умеренных) два. Сформулируем их кратко.

Первое. Светлана Алексиевич – это не литература, а журналистика. А Нобелевская премия – по литературе.

И второе. Никакая это у Алексиевич не журналистика, а сплошь вымысел, выдумка, литература.

Самое смешное, что оба эти обвинения часто звучат из одних и тех же, так сказать, уст.

Та прошедшая и еще не завершившаяся в нашей литературной среде собачья свадьба вокруг Нобелевской премии Светланы Алексиевич, понятно, напомнит многим полугодовой давности окололитературный скандал вокруг присуждения премии «Поэт» Юлию Киму. Нас тогда особенно удивило (и, очень мягко говоря, разочаровало), что в связи с этим присуждением из жюри премии вышли два ее лауреата. Это было как-то совсем не лирично, то есть не поэтично, хотя, предположим, не одни они отдали свои голоса другим претендентам. Но тогда скандал остался в литературных координатах, теперь же восхищает всеобщее стремление вытащить сам факт этого присуждения за пределы литературы.

Для нас же одним из главных литературных событий 2014 года был Приз читательских симпатий по результатам читательского голосования премии «Большая книга» – именно за книгу Алексиевич «Время секонд хэнд». Тот факт, что книга нашла признание у просто читателей и была отторгнута литературной тусовкой, – не лучшее ли подтверждение справедливости многолетних наблюдений и саркастических, а порой и сатирических выводов по поводу посткоммунистического литературного развития в России?

Есть такие читатели, их много, но и такие писатели, к счастью, есть, которым в литературе никогда не тесно, которые не станут взвешивать, кому надо было бы дать, а кому давать не следовало. Такие радуются неожиданному и литературно интересному выбору. И в этом смысле те читатели, которые голосовали на «Большой книге» за «Время секонд хэнд», а не за, например, «Обитель» Прилепина, волей-неволей стали номинаторами Алексиевич на весомую литературную премию.

Все хорошо знают, что сам институт Нобелевских премий, сохраняя пока что всемирную значимость и во всяком случае заметность, уже несколько десятилетий не воспринимается как маркировщик абсолютных ценностей. Выбор Нобелевского комитета не раз ставил в тупик не только читателей, но и ученых. Есть, например,  физики, которые считают новых нобелиатов шарлатанами от науки.

Но в нашем случае дело даже не в литературной весомости Нобелевской премии. Еще в 1970-е годы, особенно после смерти Набокова, стало казаться, что какая-то неправильность в присуждении приобрела чересчур нелепые черты. Давным-давно возник список не-нобелиатов (о некоторых из них см., кстати, на стр. 4 сегодняшнего выпуска «НГ-EL»), и он, пожалуй, внушительнее, чем список увенчанных. 

Один из нас, правда, видел в те же 70-е в общаге Литинститута над кроватью некоего мечтательного прозаика небольшую молитву на листочке: «Господи, пошли мне Нобелевскую премию!» Но пафос быстро снял сосед по комнате, поэт, приписав на том же листочке, чуть ниже: «И мне тоже!»

Думается, Господь посылает Нобелевскую премию по литературе как именно литературное (не политическое!) наставление всем, ее в данном году не получившим. Литература не может не меняться, и сейчас она такова, что вмещает и Юлия Кима, и Светлану Алексиевич – стилистически (ибо с этической точки зрения они оба работают в литературе именно по завету Льва Толстого: «Не прелюбодействуйте со словом»).

Существует апокриф, пожалуй, правдивый, что Альфред Нобель, будучи поклонником Льва Толстого, оговорил в завещании первое присуждение премии по литературе: дать ее Льву Николаевичу. Лев Николаевич, перешед «на позиции патриархального крестьянства», от этой чести заведомо отказался. Притом продолжал писать. И не только «художественное», но и о том, что ныне, по его разумению, литература. Вот он, классик при жизни, автор читаемых по всему миру книг признает, что «литература была белый лист, а теперь он весь исписан. Надо перевернуть или достать другой». В другой раз сокрушается: «Совестно писать неправду, что было то, чего не было». Наконец, коротко подводит итог: «Если хочешь что сказать, скажи прямо».

Может быть, Светлана Алексиевич просто выполнила литературные заветы Льва Толстого и за свои немногие, но всегда заметные и всегда тревожные книги справедливо получила ту премию, которую Нобель хотел дать своему любимому писателю?

В литературе, как в пространстве прекрасного и совестливого, пространстве, где, как и в музыке, необходим абсолютный слух, во всяком случае следует иметь способность слышать шум (или хотя бы гул) времени. И тем более слышать тех, кто его услышал и записал. Наиболее последовательно и в итоге наиболее полно это сделала Светлана Алексиевич.

Так записала или все-таки написала? Передала слова и мысли других людей или сочинила сама? Журналистика перед нами или литература? Справедливы ли упреки тех, кто восклицает: неправда! Не могут настоящие живые люди так говорить. Слишком литературно, живая речь устроена иначе и т.п. Трудно сказать. Те, кто брал интервью, знают, что интервью бывают разные. Можно просто расшифровать сказанное на диктофон, а после убрать (или даже не убирать, как любят делать в некоторых изданиях) грамматические ошибки. А можно написать целый рассказ, как в позапрошлом веке: «Летали задумчивые птички (абзац про птичек), дворник Исаак (два абзаца про дворника и об истории знаменитых Исааков) дремал в канаве (тут «острый» выпад против городских властей), а мой собеседник Пафнутий Чмов…» ну и т.д. Берем, конечно, крайние случаи, но все равно ясно: Алексиевич ближе второй путь. А каков процент в ее документальной прозе того или иного, сосчитать непросто. Видимо, немало и прозы, и журналистики.

И еще о том, почему это все-таки наша награда, всего русскоязычного постсоветского пространства. Нобелевская премия Светлане Алексиевич – метафорическое награждение и феномена советской литературы как такового. Поскольку все творчество Алексиевич основано на историях и рассказах людей, граждан СССР, постольку это признание значимости, весомости (без знаков плюс-минус) той человеческой истории, которая была порождена катаклизмом 1917 года и нашла наиболее совершенное, глубинное выражение именно по-русски.

Светлана Алексиевич получила премию как советский Гомер, записавший и передавший в историю голоса тех, кого велеречиво называли советский народ, а они были просто люди, обобранные в счастье, в любви, просто в обывательской, но такой прекрасной жизни.

Тем литераторам, кто сегодня отвергает Светлану Алексиевич с, так сказать, державно-патриотических позиций, надо бы напомнить, что даже КПСС, даже советская власть признали важность, значимость труда Алексиевич, наградив ее, молодую барышню, орденом «Знак Почета», а затем премией Ленинского комсомола за книгу «У войны не женское лицо».

Ее пятикнижие, цикл «Голоса Утопии» – литературно очень непростой и притом эмоционально впечатляющий труд, обращенный к людям и, как видим, принятый ими.

Да, такая теперь литература.

И это прекрасно.