Елена Семенова  |
| Поэт, учитель, драматург
Петр Ершов. Николай Маджи. Портрет Петра Павловича Ершова. 1850-е. |
Стоит произнести фамилию Ершов – сразу, как мячиком, отскакивает словосочетание «Конек-Горбунок». Маленький, веселый, потешный, яростный, недаром братья Иванушки-дурака сравнивают его с бесом. Он норовистый, как всякий конек, но при этом добрый, справедливый, праведник-помощник, волшебный помощник, как писал серьезный исследователь сказки Владимир Пропп. Кажется, в его образе сплелись и ослик, и, может быть, единорог. А иногда даже морской конек представится, особенно при таких строчках: «И под песню дурака/ Кони пляшут трепака;/ А конек его – горбатко/ – Так и ломится вприсядку». Так и видишь, как коняшка вприсядку отчебучивает. Куда до него, господа, ослу из заморского мультика «Шрэк»! Извините, на полторы сотни лет опоздали. Как говорят в народе, далеко куцему до зайца. Народными образами и словесными структурами пронизан весь «Конек-Горбунок». Но, несмотря на то что Ершов обильно использовал в своей сказке фольклор – Иван-дурак, Сивка-Бурка, Жар-птица, Чудо-юдо Рыба-кит, – образ Конька-Горбунка, как признают исследователи, абсолютно оригинален.
И это наводит на мысль о том, что сказочный герой – альтер эго автора. Как мы уже сказали выше, при словах о Ершове вспоминается именно «Конек», хотя за свой не короткий век (50 с хвостиком лет) автор писал и стихи, и поэмы, и повести, и пьесы. Но именно «Конек», издававшийся с переработками при жизни Ершова семь раз, стал его фортуной, звездным часом. А, с другой стороны, может быть, и насмешливым роком. Ведь после того как литератор, в студенчестве обласканный Александром Пушкиным, Петром Плетневым и Василием Жуковским, вернулся в Тобольск и стал работать учителем, а затем инспектором и директором гимназии и дирекции училищ Тобольской губернии, его произведения уже не вызывали в столице фурора.
Первые отрывки из стихотворной сказки вышли в третьем томе альманаха «Библиотека для чтения» в 1834 году. Петру Ершову, родившемуся 6 марта 1815 года, тогда еще не было и 20 лет. Публикация сопровождалась похвальным отзывом главного редактора издания Осипа Сенковского. Говорят, что Пушкин, читавший «Горбунка» еще в рукописи, заметил: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить». Александр Сергеевич хвалил легкость стиха, с которым Ершов «обращается как со своим крепостным мужиком». Есть мнение, что Пушкин подарил Ершову несколько первых строф сказки. Есть и еще более смелое предположение: якобы «Горбунка» Александр Сергеевич написал полностью, но проиграл Ершову в карты… Но это вряд ли. Не надо думать, что гений в русской словесности был один, и приписывать ему все самое достойное. Некоторые вот, к примеру, утверждают, что Периодическая система химических элементов тоже впервые приснилась Пушкину, но он в ней ничего не понял… А если серьезно, то «Конек-Горбунок» – слишком основательная работа, не свойственная легкому гению Александра Сергеевича. Только упорный сибиряк был способен на такой труд.
 |
| «А конек его – горбатко».
Иллюстрация Елены Самокиш-Судковской к сказке Петра Ершова «Конек-Горбунок». Типография журнала «Искусство и художественная промышленность» Н.П. Собко. СПб., 1902. |
И все же литератор, вместо того чтобы остаться в Петербурге и купаться там в лучах славы, тешить себя соками и склоками литературной жизни, отправляется на свою малую родину. Не только потому, что не удалось получить в Санкт-Петербурге должности, а еще и потому, что он любил свой родной Тобольск и питал надежды на широкую просветительскую деятельность в Сибири. Конечно, грандиозным планам, в которые входило изучение жизни местных народностей, издание журнала, не суждено было сбыться, но уже то, что Ершов трудился на ниве просвещения в должности директора гимназии, вызывает мысль о благородной и подвижнической натуре. Недаром Пушкин сказал Ершову: «Да вам и нельзя не любить Сибири – во-первых, это ваша родина, во-вторых, это страна умных людей». Он имел в виду, понятное дело, декабристов.
Да, бесспорно, Ершов был учеником Пушкина. Однако приведенное выше высказывание «солнца нашей поэзии» о том, что можно «оставить» сказку, наводит на мысль, что Пушкин различил у Ершова качественно новую сказовую интонацию, которая ему самому не была присуща. Пушкин как автор сказок «работает» отстраненно (филологи говорят «стилистически нейтрально»), в то время как Ершов фактически сливается, смешивается со своим сказителем, часто обращаясь напрямую к читателю, а местами как бы даже анонсируя, о чем будет говориться дальше. Поразительны летучесть и простота языка, с которыми Ершов живописует громадные сложные перспективные планы, переходящие из реальной жизни на территорию чуда. А еще невооруженным глазом видно (ухом слышно), насколько виртуознее, остроумнее работает Ершов с фольклором. Вглядимся в детали:
Дрожь на малого напала,
Зубы начали плясать;
Он ударился бежать –
И всю ночь ходил дозором
У соседки под забором.
Или, например:
Спотыкнувшися три раза,
Починивши оба глаза,
Потирая здесь и там,
Входят братья к двум коням.
Или еще:
Тут Ванюша почесался,
Потянулся и поднялся,
Помолился на забор
И пошел к царю во двор.
Вплоть до знаменитой концовки:
«Эко диво! – все кричали. –
Мы и слыхом не слыхали,
Чтобы льзя похорошеть!»
Царь велел себя раздеть,
Два раза перекрестился,
Бух в котел – и там сварился!
Но не «Горбунком» единым… Все-таки Петр Ершов написал немало других вещей, малоизвестных, увы, широкому читателю. Как сказано во вступительной статье Марка Азадовского к книге «Сочинения: Стихотворения» (1936), «...в сибирские годы Ершов писал немного, но не оставлял литературных занятий, хотя его сочинения, пересылавшиеся в столицу через друзей, уже не имели успеха. Всего с 1837 до конца его жизни в печати появилось 28 его новых стихотворений, в том числе отклик на смерть Пушкина «Кто он?» (1837)...».
Надеялся Ершов вернуться в литературу с циклом повестей «Осенние вечера», объединенных сквозным сюжетом – встречей персонажей, которые рассказывают свои истории. Но, увы, для 1850-х годов такой тип повести уже был, что называется, не в моде: его успешно отработали Николай Гоголь и Антоний Погорельский. Были у Ершова грандиозные, но не сбывшиеся планы, например, поэма «Иван-царевич» в 10 томах и 100 песнях…
В целом от хроники возникает грустное ощущение «несбытости», неудовлетворенности. Особенно когда в том, что написано и что сохранилось, сверкают брызги живости, юмора, таланта. Ершов был инициатором создания любительского гимназического театра, занимался режиссурой, написал пьесы «Сельский праздник», «Суворов и станционный смотритель», комическую оперу «Якутские божки».
В 1854 году Ершов познакомился с приезжавшим в Тобольск Владимиром Жемчужниковым, одним из создателей Козьмы Пруткова. «Мы довольно сошлись, – писал потом в письме тот. – Он очень полюбил Пруткова, знакомил меня также с прежними своими шутками и передал мне свою стихотворную сцену Черепослов, сиречь Френолог, прося поместить ее куда-либо, потому что «сознает себя отяжелевшим и устаревшим». Я обещал воспользоваться ею для Пруткова и впоследствии… вставил его сцену, с небольшими дополнениями, во 2-е действие оперетты Черепослов, написанной мною с бр. Алексеем и напечатанной в «Современнике» 1860 г. – от имени отца Пруткова, дабы не портить уже вполне очертившегося образа самого Косьмы Пруткова».
Пьеса-анекдот «Суворов и станционный смотритель» совсем маленькая – в двух частях, но сколько добра в этом «кубическом сантиметре» творчества. Просто прочитаем ряд присказок, фольклорных прибауток, встреченных там: «А у меня в кармане-то хоть выспись», «Не с богатством жить, с человеком, и через золото слезы льются» (это типа «богатые тоже плачут»), «Генеральство-то получить – не блин спечь», «Да скорее на животе рожь измолотишь, чем от меня сказку услышишь», «Сказка без присказки, что шапка без верху», «Со вранья пошлины не берут», «Хоть борода-то и с проседью, да поступка-то с россыпью». Но особенно здорово пишет Ершов про питие: «Славное, брат, хлебное винцо! Пьешь – больше хочется. (Наливает.) Что? Каково? Чай, отродясь не пивал такого?», «Вот и я точно таков же! Терпеть не могу вин заморских! Дрянь такая! Брага не брага, вода не вода, а так, что-то ни туда, ни сюда. То ли дело – православное! Как дернешь стаканчика два-три, так хоть на Ивана Великого полезай!»
Вот и дернем же за юбилей прекрасного русского писателя! Вот и полезем!
