Гений и блудница

Анна Петровна Керн – мемуаристка, переводчица... Неизвестный художник. Портрет Анны Керн 1840-х гг

Давно ты не писала «шапку» (так в обиходе сотрудников «НГ-EL» называется большая статья на первой странице нашего приложения. Например, та, которую вы сейчас читаете, ласково укорило меня мудрое и справедливое «экслибрисное» руководство. Есть две замечательные идеи.

175 лет Всеволоду Крестовскому или 215-летие (что уж теперь скрывать) Анны Керн.

Всеволод Владимирович Крестовский (1840–1895) – прозаик (а также поэт, критик), «шапки» вполне достойный, но к числу самых любимых писателей не относится. Несмотря на то что по его «Петербургским трущобам» (собственно, в истории литературы он и остался как автор этого романа) в 90-е был снят сериал «Петербургские тайны» с Николаем Караченцовым (как подсказал всеведущий – не зря оканчивал ВГИК – мой коллега Андрей Щербак-Жуков). А писатель Николай Лесков называл «Трущобы» «самым социалистическим романом на русском языке» (хотя считать ли эти слова в наше время похвалой, непонятно).

Так что при всем богатстве выбора осталась Анна Петровна Керн (1800–1879). Хоть она и не писатель, а муза. Чья именно – наверняка все помнят. Но если вдруг кто-то забыл, об этом ниже.

Хотя насчет «неписателя» мы погорячились. Все-таки она писатель. Переводчик – правда не столько по призванию, сколько волей тяжелых обстоятельств, когда со своим вторым мужем оказалась почти в нищете. Автор дневников и воспоминаний о детстве. И, конечно, автор воспоминаний о Пушкине, которые так и называются – «Воспоминания о Пушкине». Вот отрывок, описывающий знакомство с поэтом: «В 1819 году я приехала в Петербург с мужем и отцом, который, между прочим, представил меня в дом его родной сестры, Олениной... На одном из вечеров у Олениных я встретила Пушкина и не заметила его: мое внимание было поглощено шарадами, которые тогда разыгрывались и в которых участвовали Крылов, Плещеев и другие. Не помню, за какой-то фант Крылова заставили прочитать одну из его басен. Он сел на стул посередине залы; мы все столпились вкруг него, и я никогда не забуду, как он был хорош, читая своего Осла! И теперь еще мне слышится его голос и видится его разумное лицо и комическое выражение, с которым он произнес: «Осел был самых честных правил!»

В чаду такого очарования мудрено было видеть кого бы то ни было, кроме виновника поэтического наслаждения, и вот почему я не заметила Пушкина. Но он вскоре дал себя заметить. Во время дальнейшей игры на мою долю выпала роль Клеопатры, и, когда я держала корзинку с цветами, Пушкин, вместе с братом Александром Полторацким, подошел ко мне, посмотрел на корзинку и, указывая на брата, сказал: «Et c’est sans doute Monsieur qui fera l’aspic?» (А роль змеи, как видно, предназначается этому господину? (фр.) Я нашла это дерзким, ничего не ответила и ушла.

...и просто красавица. Александр Пушкин. Портрет Анны Керн. 1829. Институт русской литературы, СПб

После этого мы сели ужинать. У Олениных ужинали на маленьких столиках, без церемоний и, разумеется, без чинов. Да и какие могли быть чины там, где просвещенный хозяин ценил и дорожил только науками и искусствами? За ужином Пушкин уселся с братом моим позади меня и старался обратить на себя мое внимание льстивыми возгласами, как, например: «Est-il permis d’etre ainsi jolie!» (Можно ли быть такой хорошенькой! (фр.) Потом завязался между ними шутливый разговор о том, кто грешник и кто нет, кто будет в аду и кто попадет в рай. Пушкин сказал брату: «Во всяком случае, в аду будет много хорошеньких, там можно будет играть в шарады. Спроси у m-me Керн, хотела ли бы она попасть в ад?» Я отвечала очень серьезно и несколько сухо, что в ад не желаю. «Ну, как же ты теперь, Пушкин?» – спросил брат. «Je me ravise (Я раздумал (фр.), – ответил поэт, – я в ад не хочу, хотя там и будут хорошенькие женщины...» Вскоре ужин кончился, и стали разъезжаться. Когда я уезжала и брат сел со мною в экипаж, Пушкин стоял на крыльце и провожал меня глазами.

Впечатление его встречи со мною он выразил в известных стихах:

Я помню чудное мгновенье,

и проч.».

Хотя на самом деле пушкинский шедевр про гения чистой красоты появился на свет не тотчас после легкого светского флирта, как может показаться из мемуаров Анны Петровны, а несколько лет спустя, в 1825-м, когда поэт и муза встретились вновь – на этот раз в Тригорском, имении тетушки Керн Прасковьи Осиповой. (Кстати, выражение «гений чистой красоты» Александр Сергеевич позаимствовал у старшего коллеги по поэтическому перу Василия Жуковского. А еще точнее – у англо-ирландского поэта Томаса Мура, чью повесть в стихах и прозе «Лалла-Рук» литератор Амедей Пишо сначала перевел на французский, а потом Жуковский – фрагментарно – с французского на русский: «Ах! не с нами обитает/ Гений чистой красоты…»).

Да и, если верить пушкиноведам и самому Пушкину, не было у поэта священного трепета перед объектом своего воздыхания, свойственного всем пылко влюбленным. Напротив, он относился к Керн несколько иронически и в одном из писем другу Алексею Вульфу назвал ее «нашей вавилонской блудницей Анной Петровной» (и основания для того были). А в своем знаменитом донжуанском списке поместил ее имя лишь во второй столбец. Куда, если верить на сей раз писателю Викентию Вересаеву, попали лишь легкие – не более – пушкинские увлечения…

Сама Анна Петровна, конечно, была иного мнения о своей роли в жизни поэта. Например, в мемуарах настаивала, что это о ней сказано в восьмой главе «Онегина»:

...Но вот толпа 

заколебалась,

По зале шепот пробежал,

К хозяйке дама 

приближалась...

За нею важный генерал.

Она была не тороплива,

Не холодна, не говорлива,

Без взора наглого для всех,

Без притязанья на успех,

Без этих маленьких ужимок,

Без подражательных затей;

Все тихо, просто было в ней.

Она, казалось, верный снимок

Du comme il faut... (Шишков,

прости:

Не знаю, как перевести.)

К ней дамы подвигались 

ближе,

Старушки улыбались ей,

Мужчины кланялися ниже,

Ловили взор ее очей,

Девицы проходили тише

Пред ней по зале, и всех выше

И нос и плечи подымал

Вошедший с нею генерал.

И далее:

Сомненья нет, увы! Евгений

В Татьяну, как дитя, 

влюблен.

В тоске любовных 

помышлений

И день и ночь проводит он.

Ума не внемля строгим 

пеням,

К ее крыльцу, к стеклянным 

сеням,

Он подъезжает каждый день,

За ней он гонится, как тень;

Он счастлив, если ей 

накинет

Боа пушистый на плечо,

Или коснется горячо

Ее руки, или раздвинет

Пред нею пестрый полк 

ливрей,

Или платок поднимет ей!

Впрочем, в любом случае женщине роль музы подходит больше, чем роль творца: не зря персонаж ахматовского стихотворения утверждал, что быть поэтом женщине – нелепость (исключения подтверждают правило). Да и так ли важно для читателя, эта или другая муза вдохновила поэта, стоит ли упорно сherchez конкретную la femme, главное – результат в виде стихов. Как убеждена моя знакомая, имеющая довольно богатый опыт общения с литературными творческими, полутворческими и околотворческими людьми, поэтов и прозаиков (а скорее всего и драматургов, публицистов и эссеистов) предпочтительнее знать по их произведениям. Так что, возможно, иногда стоит обойтись без излишних биографических подробностей – ведь «гений чистой красоты» звучит куда лучше «вавилонской блудницы».