Очарован и съеден

Юрий Мамлеев, Сергей Бирюков, Андрей Житинкин. Фото Екатерины Богдановой

Если бы Владимир Соловьев (1853–1900) писал рецензию на сборник стихов и прозы Юрия Мамлеева, то назвал бы ее, мне кажется, «Лазоревая крыса». И пояснил бы свой заголовок так: «Что-то господа декаденты совсем на Луне помешались. У г. Брюсова всходит месяц обнаженный при лазоревой Луне, что, как я уже писал, не только неприлично, но и просто невозможно. А вот у г. Мамлеева, извольте видеть, «превращается в крысу Луна». Сам он себя, полагаю, воображает сыром. Пишет же: «Я разбит, очарован и съеден…» Одно, впрочем, его выделяет среди прочих г-д декадентов, причем в лучшую сторону: он жизнерадостный оптимист, все время хохочет…» И далее в том же духе.

Когда я писал про «сборник стихов и прозы», то не ошибся. Прозаик, лауреат премии «НГ» «Нонконформизм-2014» Юрий Мамлеев выпустил сборник именно стихов и прозы. В книге пять частей. Пять подборок стихотворений. И каждой из них предпослано небольшое прозаическое предисловие. Три рассказа (один из них ранее не печатался), эссе и фрагмент романа «Московский гамбит». Что до стихов, то они, хоть и написаны в разное время, ранее почти не печатались. То есть некоторые были опубликованы, так сказать, внутри его прозы, но большая часть все же печатается впервые. Если бы данный сборник вышел 100 или более лет тому назад, он принес бы автору оглушительный успех. Уж не знаю, ставили бы его выше Северянина или нет, но с Федором Сологубом сравнили бы точно. И упомянутый мною Соловьев обязательно о стихотворце Мамлееве написал бы. Бранил бы, конечно, декадентщину, но талант оценил бы. Потом, надо полагать, Мамлеев стал бы печатать свои рассказы. Его стали бы уже сравнивать с Буниным, противопоставлять ему всячески. Далее, что греха таить, грянул бы 17-й год, и декадент Юрий Мамлеев оказался бы за границей. В общем, жизнь и судьбы сложились бы у него примерно так же, как они и сложились на самом деле, спустя 100-летие. С той несомненною разницей, что настоящему Мамлееву все же повезло и он вернулся на родину.

Юрий Мамлеев. Невиданная быль: Стихи и проза. – М.: Традиция, 2014. – 272 с. (Метафизическая поэзия).

Вернулся, живет в России, пишет эссе и прозу. Занимается философией. Философия, считали, кажется, неопозитивисты, ведь не наука, а род деятельности. А что касается Серебряного века… Я и не подозревал, что Мамлеев окажется так созвучен, так близок «серебряновековым ребятишкам». Все-таки стихи и тем еще хороши, что больше говорят об их авторе, больше и сразу. И Юрий Мамлеев, которого почти все до сих пор считали исключительно прозаиком, неожиданно оказался самобытным и незаурядным поэтом. Правда (на мой, конечно, взгляд), – плоть от плоти Серебряного века. Что до того, что он «все время хохочет». Ну, господа, судите сами: «Хохотун я и темный ублюдок…», «Хохотушкин, нелепый и жуткий…», «Устал я жить, устал хохотать…», «Все слышнее хохот крысиный…», «В этом городе черно-кровавом,/ Ты хохочешь, себя погубив…», «Дикий хохот потока сознанья…», «Кентавры хохочут и скачут…», «Мой двойник обнажен до предела,/ То хохочет, то плачет навзрыд…», «Захохочет Дьявол, как Овидий…», «Хохотнули мы в вечность с размаху…», «Только слышно, что кто-то хохочет,/ Превращается в крысу Луна…»

Ага, лазоревая крыса.

Вообще Мамлеев оказался (ну то есть он и был им всегда, просто я, как и большинство читателей, до сих пор не знал Мамлеева-поэта) удивительным стихотворцем.

Давайте я что-нибудь процитирую. Целиком.

Покойник смотрит волком:

На улице темно.

Соседи ставят елку,

Но детям все равно.

Играет сильный ветер

Покоем и судьбой,

Но радость тайной встречи

Отмечена тобой.

Ты смотришь, Боже, в щели

На страшный мир земной,

А дети на качелях

Качаются с лихвой.

И кто же нас разбудит?

Покойник лег в кровать.

А времени не будет,

Уже недолго ждать.

Ну чистый же Серебряный век. Символизм по всем статьям. От Сологуба и Брюсова до Гиппиус и Мережковского. От Блока до Бальмонта.

Юрий Мамлеев на церемонии вручения премии «НГ» «Нонконформизм-2014». Фото Павла Сарычева

Что до поэта и философа Соловьева, то он и сам персонаж абсолютно мамлеевский. Писал же о нем в 1904, кажется, году Василий Величко: «Комната, где он жил, обыкновенно пропитывалась запахом скипидара. Этой жидкости он придавал не то мистическое, не то целебное значение. Он говорил, что скипидар предохраняет от всех болезней, обрызгивал им постель, одежду, бороду, волосы, пол и стены комнаты, а когда собирался в гости, то смачивал руки скипидаром пополам с одеколоном и называл это шутя «Bouquet Solovieff»…

Покойный Владимир Сергеевич любил иногда после усиленной работы прочесть перед сном несколько страниц из хорошей книги, не имевшей прямого отношения к его занятиям. Из таких книг в моей библиотеке он облюбовал поэтично написанный труд проф. Д.Н. Кайгородова о птицах. Он высоко ценил произведения этого автора, находя, что он «не только видит, но и умеет показывать другим Бога в природе». И вот однажды, простившись со мною перед сном, входит Владимир Сергеевич ощупью в мою спальню и, окликнув меня, просит зажечь свечу. Испугавшись на минуту, я немедленно успокаиваюсь, видя удовольствие, написанное на его лице. Показывая мне книгу, Владимир Сергеевич весь сияет:

– Как я рад! Нашел у милого Кайгородова легенду о клесте с кривым клювом, слышанную мною еще в ранней юности.

По преданию, клесты, видя распятого Господа, пытались вырвать гвозди из креста, но не могли этого сделать, а только искривили себе клюв. За эту самоотверженную попытку Спаситель назначил им жить в хвойных лесах, вскрывать кривым клювом шишки и питаться смолистыми зернышками; от этой здоровой пищи дано им не знать тления после смерти.

Хвалу этой легенде и нашедшему ее профессору Владимир Сергеевич заключил апологией скипидара…

Питался он, когда был предоставлен самому себе, немногим лучше клеста: кислая капуста, сельдерей, чай, немножко икры да изредка рыба, когда организм или хозяева настаивали, чтоб он подкрепил себя. Любил он вино и фрукты…

Вину он придавал мистическое значение…»

Кстати, когда я решил уточнить даты жизни философа Соловьева, то полез, что называется, погуглить в Яндексе. Поисковик, когда я набрал слова «владимир соловьев», стал услужливо подсказывать варианты «владимир соловьев телеведущий», «владимир соловьев настоящая фамилия» и т.д. Не стал я, извините, узнавать «настоящую фамилию». Зачем? А вдруг там что-нибудь страшное? Страшное, как почти всегда у Мамлеева.

Да, Мамлеев, как и Федор Сологуб, как и Николай Гоголь, – автор прежде всего страшный. Обратите внимание, герои его именно хохочут. Не смеются, не улыбаются. Ад, описанный писателем, ярок, даже притягателен, ибо там не только стон и скрежет зубовный, но и постоянный хохот. Хотя – да, хохот у него в основном дикий и жуткий. То есть Юрий Витальевич, полагаю, понимает хохот в изначальном, животном смысле. Как акт агрессии. Обнажение клыков – не радость и веселье, а угроза противнику.

Хотя, конечно, одним символизмом поэзия Мамлеева не исчерпывается. Обэриуты у него тоже присутствуют.

Маленькая девочка

Рот раскрыла вдруг.

На нее внимательно

Посмотрел паук.

И многие разные прочие – тоже. Короче, читайте удивительного русского поэта – Юрия Мамлеева.