Князь, фантаст, гурман

Не хочется никого обидеть, но подозреваю, что для многих читателей знакомство с творчеством Владимира Одоевского началось и закончилось его сказками – «Городок в табакерке» (она, наверное, самая известная), «Мороз Иванович», «Серебряный рубль»...

Меж тем помимо Одоевского-сказочника есть Одоевский-прозаик (для взрослых), Одоевский-философ, Одоевский-музыковед, Одоевский-фантаст и даже Одоевский-кулинаровед. Но по порядку.

Немного биографии. Владимир Федорович родился в Москве в 1803 году и стал последним представителем княжеского рода Одоевских. А Одоевские были одной из древнейших ветвей  Рюриковичей. Через отца Федора Сергеевича Владимир Федорович приходится родственником Льву Толстому. Мать, Екатерина Алексеевна, происходила из крепостных. Одоевский окончил Московский университетский благородный пансион. Служил в ведомстве иностранных исповеданий, был редактором «Журнала Министерства внутренних дел», помощником директора Императорской публичной библиотеки, директором Румянцевского музея, сенатором московских департаментов Сената. Умер 11 марта 1869-го в Москве же, похоронен на кладбище Донского монастыря.

Музыка звучала и в сказках, и в жизни князя. Кадр из м/ф «Шкатулка с секретом». 1976

Он называл себя сказочником. Помните начало «Городка в табакерке»? «Папенька поставил на стол табакерку. «Поди-ка сюда, Миша, посмотри-ка», – сказал он. Миша был послушный мальчик; тотчас оставил игрушки и подошел к папеньке. Да уж и было чего посмотреть! Какая прекрасная табакерка! пестренькая, из черепахи. А что на крышке-то! Ворота, башенки, домик, другой, третий, четвертый, – и счесть нельзя, и все мал мала меньше, и все золотые; а деревья-то также золотые, а листики на них серебряные; а за деревьями встает солнышко, и от него розовые лучи расходятся по всему небу.

– Что это за городок? – спросил Миша.

– Это городок Динь-Динь, – отвечал папенька и тронул пружинку…

И что же? Вдруг, невидимо где, заиграла музыка. Откуда слышна эта музыка, Миша не мог понять: он ходил и к дверям – не из другой ли комнаты? и к часам – не в часах ли? и к бюро, и к горке; прислушивался то в том, то в другом месте; смотрел и под стол…»

Музыка звучала не только в сказке – Владимир Федорович стал одним из основателей отечественного музыковедения и музыкальной критики. Он называл музыку дочерью математики, писал статьи о музыкальных терминах, композиторах и исполнителях, поддерживал Глинку и Алябьева, Даргомыжского и Чайковского и многих других. Сам играл на кабинетном органе и написал несколько пьес, вальс, колыбельную, хотя в историю музыки со своими сочинениями не вошел.

А вот в истории литературы «сказочник» остался и как автор первого русского философского романа «Русские ночи» (1844) – точнее, романа в рассказах и эссе. Слово «русские» в названии показательно: до 1850-х Одоевский был близок к славянофилам и полагал, что «русский человек – первый в Европе не только по способностям, которые дала ему природа даром, но и по чувству любви, которое чудным образом в нем сохранилось, несмотря на недостаток просвещения, несмотря на превратное преподавание религиозных начал, обращенное лишь на обрядность, а не на внутреннее улучшение». Персонажи «Русских ночей» – великосветские юноши, которых заботят не только пиры и балы: «Каждый день мы толкуем о немецкой философии, об английской промышленности, о европейском просвещении, об успехах ума, о движении человечества, и проч. и проч.; но до сих пор мы не спохватились спросить одного: что мы за колесо в этой чудной машине? что нам оставили на долю наши предшественники? словом: что такое мы?»

Правда, пирам князь тоже отдавал должное. Те читатели, которые обладают невероятно феноменальной памятью, могут припомнить семилетней давности рецензию в нашей газете («НГ-EL» от 21.06.07) на книгу Владимира Одоевского «Кухня: Лекции господина Пуфа, доктора энциклопедии и других наук, о кухонном искусстве» (СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2007). Ну а для остальных еще раз скажем: это собрание лекций о кулинарном искусстве, опубликованных от лица кухонных дел мастера профессора Пуфа. Не просто сборник рецептов – здесь и историко-филологические экскурсы («Русская кухня была и сплыла! Это убеждение выразилось у нас остроумными и глубокомысленными преданиями, которые сверх того отличаются своею драматическою формою. «Ах! сладки гусиные лапки!» – говорит одно из действующих лиц. «А ты их едал?» – спрашивает другое. «Нет! сам не едал, а мой дедушка след их видал!» Вникните, милостивый государь, в значение этого народного символа – в нем все состояние нашей кухни»), и кулинарная этика («1. Кухня есть оселок доброго хозяйства, необходимое условие для здоровья, страховая контора для кармана, отвод от низких страстей, подспорье для гостеприимства <...> 17. Слова переменяются, мысль остается; радушие, умение жить, обходительность, гостеприимство, деликатство, хороший тон хорошего общества – все это существовало от начала веков в разных формах, но всегда одно и то же»).

Кстати, о веках. Точнее, о путешествиях во времени. Одоевский – еще одна грань его литературного дарования – был писателем-фантастом. Правда, в его рассказах в данном жанре слишком явно прослеживается гофмановское влияние, и фантастом уровня Жюля, скажем, Верна Владимир Федорович не стал. Однако же кое-что любопытное в его футуристических произведениях попадается – например, в незавершенном утопическом романе «4338-й год: Петербургские письма» (1835) предсказаны Интернет и социальные сети: «Между знакомыми домами устроены магнетические телеграфы, посредством которых живущие на далеком расстоянии общаются друг с другом».

А самого Одоевского можно считать в какой-то мере предтечей Сергея Шойгу. Поскольку Владимир Федорович наряду с Владимиром Далем, Иваном Крузенштерном, Фердинандом Врангелем (не тем, который «белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон», а в честь которого остров Врангеля) и другими был членом-учредителем РГО – Русского географического общества. Президентом которого ныне является Сергей Кужегутович. Среди сегодняшних проектов РГО – Арктический плавучий университет и дрейфующий лагерь в Северном Ледовитом океане, сохранение белых медведей и амурских тигров, подводные исследования и очистка Арктики. Наверняка Одоевскому бы понравилось: «Во все эпохи душа человека стремлением необоримой силы, невольно, как магнит к северу, обращается к задачам, коих разрешение скрывается во глубине таинственных стихий, образующих и связующих жизнь духовную и жизнь вещественную; ничто не останавливает сего стремления, ни житейские печали и радости, ни мятежная деятельность, ни смиренное созерцание; это стремление столь постоянно, что иногда, кажется, оно происходит независимо от воли человека, подобно физическим отправлениям; проходят столетия, все поглощается временем: понятия, нравы, привычки, направление, образ действования; вся прошедшая жизнь тонет в недосягаемой глубине, а чудная задача всплывает над утопшим миром; после долгой борьбы, сомнений, насмешек – новое поколение, подобно прежнему, им осмеянному, испытует глубину тех же таинственных стихий; течение веков разнообразит имена их, изменяет и понятие об оных, но не изменяет ни их существа, ни их образа действия; вечно юные, вечно мощные, они постоянно пребывают в первозданной своей девственности, и их неразгаданная гармония внятно слышится посреди бурь, столь часто возмущающих сердце человека. Для объяснения великого смысла сих великих деятелей естествоиспытатель вопрошает произведения вещественного мира, эти символы вещественной жизни, историк – живые символы, внесенные в летописи народов, поэт – живые символы души своей».