Поэт – не килька

Поэт Александр Тимофеевский. Фото Екатерины Богдановой

Александр Тимофеевский. Поговорить бы с пустотою.  - М.: Воймега, 2014. – 104 с.

Книжки бывают самые разные. Например, с автографом автора. Многие очень любят такие книги, в том числе (или прежде всего) за уникальность. Бывают просто редкие. Или тиражом в 10 экземпляров, как у Виктора Гоппе. Мой экземпляр книжки Александра Тимофеевского, считаю, уникальней любой уникальности. Потому что он – весь в зеленых клейких бумажках. Почему? Просто Александр Павлович читал по ней стихи на презентации. Подготовился, как водится, заранее, выбрал, что будет читать, ну, и отметил нужные страницы зелеными клейкими бумажками. А у меня данный уникальный экземпляр оказался, потому что остальные он уже раздарил (после презентации), а я клянчил, уверял, что напишу. Не соврал, выходит.

Раз уж у меня такой экземпляр, решил я, то хорошо бы цитировать лишь те стихи, что отмечены автором. Но потом отказался от такой заманчивой идеи. Во-первых, слишком многое было отмечено, а газетная статья не безразмерна. А во-вторых, чтение вслух автором и чтение глазами читателем – все-таки не одно и то же. Автор выбирает для чтения то, что хорошо воспринимается на слух. Некоторые же вещи на слух воспринять сложно. А глазами, наоборот, глазами сразу видишь красоту игры, предложенной автором. Судите сами, вот стихотворение «Тумба, тумба, тумба – Батум»:

И я отправлюсь в бар,

Хлестать там буду вина,

И станет гнусный раб

На нас смотреть ревниво.

И станет сын чумы

Шептать жене что-либо…

– Нахал, – я промычу,

Весь искривясь от боли…

Заметили особенности рифмовки? Вот и я о том же. Впрочем, подобной словесной игры у Тимофеевского все же немного. Он пишет, как писали древние: со смыслом и в рифму, простыми размерами. Да еще по большей части и коротко. К тому же и остроумно. Иногда даже смешно, но чаще все-таки грустно. Ирония ведь может быть и печальной, особенно если иронизируешь над собой.

А хочется увидеть парус... Фото Дарьи Варзиной

Знаешь, что такое старость?

Старость – когда в сердце лед.

Водка с праздников осталась.

Но ее никто не пьет.

Скажу больше: раньше, наверное, и не оставалась. Впрочем, тут, видимо, так: когда не оставалась – юность, когда стала оставаться, но ее все же выпивали – зрелость. А уж теперь, когда и остается, и не пьют – вот теперь наконец пришла она, старость. Не соглашусь с автором, повторю много раз и жестоко избитое: Александр Павлович, несмотря на свои 80, совершенно не старый. И не только душой. Он активно выступает, живо и молодо пишет. И заметьте: с праздников осталась водка, а не лекарства или, скажем, кефир. Так что все нормально. А иронизировать и даже грустить – ничего тут плохого нет. Поэт жалуется, ищет сочувствия и любви. Он может и должен так поступать. В конце концов, поэт – не килька. Ага, цитирую:

Сказал я кильке, той, что я 

купил,

Которую никто уже не купит.

Кто вас любил? Никто вас 

не любил.

И никогда уже вас 

не полюбит.

Жалко рыбку? Еще как жалко. Не говоря уже о том, что ее, вероятнее всего, еще и съели. С другой стороны – что на судьбу-то роптать, коли жизнь такая? Вот в конце книжки Тимофеевский поместил замечательную поэму «Случай в ботаническом саду Балчика в Еньовдень». Там самые разные персонажи – Лирический поэт, Бомжеватый поэт, Старик с газетой и прочие. И ведь у каждого и своя жизнь, и своя судьба, а что на них роптать?

Вот Старик с газетой:

Раньше девок я баловал 

песнею,

А теперь получаю я пенсию.

А вот Бомжеватый поэт:

Объелись морем в чистом 

виде.

До округленья пуз и щек,

Сидим на набережной сидя,

А хочется сидеть еще.

У меня, уважаемые сограждане и согоспода, нет слов совершенно. Даже смахивать слезу я не в силах. И дело не в том, что мне всегда были ближе бомжеватые, а не лирические поэты. И не в том, что «сидим на набережной сидя», а в том, что «хочется сидеть еще».

Так что – никакого даже намека на старость. В лучшем случае – ранняя зрелость. И то есть некоторые сомнения. А то, что «объелись морем в чистом виде», – так вся книжка такая. Вот стихотворение «Парус»:

Вот он плывет у моря с краю,

Порывы ветра снасти гнут.

Все в голубом тумане тает,

Как было сказано. А тут

На горизонте дождь. И море

Свинцовое, под цвет дождя.

Осенний дождик море моет

И драит, спинку не щадя.

Настырный дождь идет 

без пауз,

Он так бы лил себе и лил,

А хочется увидеть парус,

Хотя бы капельку белил.

У Тимофеевского очень много моря. Даже целый раздел называется «При виде гор, леса и моря».

Но море есть не только в названном разделе. Правда, там не совсем пейзаж: «Я умру и стану морем…»

Или:

Я стану морем, ты – совой,

И, грудью упираясь в сети,

Шепну тебе: я твой, я твой.

– Гу-гу, гу-гу, – ты мне 

ответишь.

Ну что тут сказать? Килька – так та вообще молчала. А тут все-таки – гу-гу, гу-гу. Наверное, с лаской и нежностью. Непонятно, что она имеет в виду? А что имели в виду греческие боги? Ну вот, скажем, те, про которых пишет поэт Тимофеевский:

Здесь, упирая руки в боки,

Гуляли греческие боги,

У них движенья величавы,

У них венки на голове,

И там, где мы кричали: вау! –

Они кричали: эвое!

Если ничего не путаю, то эвоэ – ритуальное приветствие (точнее, часть приветствия) участников вакханалии. Вся книга Тимофеевского может быть использована как ритуальное приветствие участников вакханалии. Уверен, греки бы оценили. А как такое не оценить?

Ход конем, ход конем, ход 

конем,

Я хожу, как лошадка, по кругу

С электричеством ночью 

и днем

В ожидании почты и друга.

Полумрак на моем этаже,

Солнца нет, и от этого – 

скука…

Милый друг, ты явился уже,

Ты вошел без звонка и 

без стука.

Одиночество – верный 

друган,

Неизменный и 

не предающий,

Я налью тебе водки стакан.

Ты молчишь – неужели 

непьющий?

Компьютерная программа подчеркивает красным слово «друган». Не знает, видимо. А зря. Очень и очень зря. Впрочем, компьютер не знает и слова «дура», а знает только «дурру». Ну да что с него взять? Греческие боги отлично знали слово «дура». А мы? А мы тоже не компьютеры. Пусть и не боги, но когда читаем хорошие стихи, к богам так или иначе становимся ближе. Для того и читаем. Для того я и написал о Тимофеевском. Чтоб и вы читали. И были как боги.