Мул размышляет, буйвол геройствует

Фазиль Искандер следует голосу, который диктует ему рукопись.  Фото из архива журнала «Юность»

Обычно выбор главной темы номера «НГ-EL» (в обиходе сотрудники называют ее «шапкой») вызывает глубокие раздумья и бурные споры. Но не в этот раз: именно сегодня исполняется 85 лет Фазилю Искандеру.

Конечно, лучший способ отметить день рождения писателя – открыть его книги. «Созвездие Козлотура», «Кролики и удавы», «Стоянка человека», «Человек и его окрестности»… Не все знают, что начинал Искандер как поэт, первая его изданная книга – стихи «Горные тропы». Недавно в подшивке журнала «Юность» за 1964 год наткнулась на его подборку. Не про родную Абхазию, как привыкли читатели искандеровской прозы, – про альпийские луга, Подмосковье, даже про лыжи:

Сухого ветра жжение,

Гуляет Подмосковье!

Цветастое скольжение,

Январь, снега, здоровье.

…Летим, снегами шаркая,

Морозная пылища.

Вокруг такая жаркая,

Косматая зимища!

Шугают белку школьники.

Она по ветке лысой

К вершине треугольника

Взлетает биссектрисой.

Мне Север Югом кажется,

Хоть и с обратным знаком,

Здесь лыжницы, 

как пляжницы,

Подвержены атакам.

Студенты вояжируют.

Их палочки с разбега

Как будто дирижируют

Симфониями снега.

…А ну-ка, душу вытруси,

Дорожка снеговая!

Мы тоже вам не цитрусы,

Ну, вывози, кривая!

Распяленный распоркою,

Тяжелый, как булыжник,

Лежу в снегу под горкою

И думаю: «Эх, лыжник!» … 

Но для многих Искандер – в первую очередь «Сандро из Чегема». Роман в новеллах, который автор, по собственному признанию, «начинал… писать… как шуточную вещь, слегка пародирующую плутовской роман». Главный герой – немало повидавший на почти 80-летнем веку абхазец дядя Сандро, в чьей жизни всегда было место опасным приключениям и любовным страстям, идущим рука об руку: «В первый раз он получил пулю от какого-то негодяя, как он его неизменно называл. Он получил пулю, когда затягивал подпругу своему коню перед тем, как покинуть княжеский двор.

Дело в том, что он тогда был любовником княгини и торчал у нее день и ночь. Благодаря своим выдающимся рыцарским достоинствам он был в то время первым или даже единственным ее любовником.

Юный негодяй был влюблен в княгиню и тоже торчал у нее день и ночь, кажется, на правах соседа или дальнего родственника со стороны мужа. Но он, по словам дяди Сандро, не обладал столь выдающимися рыцарскими достоинствами, как сам дядя Сандро. А может, и обладал, но никак не мог найти случая применить их к делу, потому что княгиня была без ума от дяди Сандро.

Княгиня эта была по происхождению сванка. Возможно, именно этим объясняются ее некоторые любовные странности. К достоинствам ее прекрасной внешности (дядя Сандро говорил, что она была белая, как молоко), я думаю, необходимо добавить, что она отлично ездила верхом, неплохо стреляла, а при случае могла выдоить даже буйволицу.

Я об этом говорю потому, что доить буйволицу трудно, для этого надо иметь очень крепкие пальцы. Так что вопрос об изнеженности, инфантильности или физическом вырождении сам по себе отпадает, несмотря на то что она была чистокровным потомком сванских князей».

Плутовство плутовством, но замечательные произведения тем и замечательны, что не подчиняются писательской воле. Классический пример – пушкинский «Онегин», на главную героиню которого жаловался сам Александр Сергеевич: «…Какую штуку удрала со мной Татьяна, взяла и выскочила замуж». «Сандро» тоже «удрал штуку» с автором: «…Постепенно замысел осложнялся, обрастал подробностями, из которых я пытался вырваться на просторы чистого юмора, но вырваться не удалось. Это лишний раз доказывает верность старой истины, что писатель только следует голосу, который диктует ему рукопись».

История рода, история села Чегем, история Абхазии и весь остальной мир, как он видится с чегемских высот, – вот канва замысла».

Так что «Сандро» по аналогии с «Онегиным» можно назвать энциклопедией абхазской жизни. А еще фантасмагорией, социально-политической сатирой. Например, диалог из главы «Рассказ мула старого Хабуга», где один из персонажей называет колхозы «кумхозами»:

«– Как дела в вашем кумхозе? – спросил мой старик.

– Да вот все эвкалипты сажаем, – отвечал хозяин.

– Что это еще за эвкалипты? – удивился мой старик.

– Это заморское дерево такое, – отвечал хозяин, – на дрова не годится, а плодов от него не больше, чем приплода от твоего мула.

...

– Так зачем же вы его сажаете? – спросил мой старик.

– Велят, – отвечал хозяин, – они говорят, что эвкалипт будет комаров отпугивать.

– Да зачем же их отпугивать? – спросил мой старик.

– Они так считают, что от укусов комаров человек малярией болеет.

– Вот бараньи головы, – удивился мой старик, – что ж они не знают, что малярию гнилой туман нагоняет?

– Не знают, – сказал хозяин, разливая вино по стаканам, – да ведь против них не попрешь: власть...

– Да, не попрешь, – согласился мой старик и, выпив вино, наглядно опрокинул стакан.

– Чтоб этот кумхоз опрокинулся так, как я опрокинул этот стакан, – сказал мой старик.

– Дай тебе бог, – согласился хозяин и снова налил вино в стаканы».

Село Чегем невыдуманное: оттуда родом мать Фазиля Абдуловича, сам Искандер жил там в детстве, и воспоминания ребенка органично вплелись в романную канву: «В жаркий летний день я лежал на бычьей шкуре в тени яблони. Время от времени под порывами ветерка созревшие яблоки слетали с дерева и шлепались на траву.

Иногда они скатывались вниз по косогору и сквозь рейки штакетника выкатывались на скотный двор, где паслись свиньи. К этим плодам мы со свиньями бежали наперегонки, и я нередко, опережая их, подхватывал яблоко прямо из-под хрюкающего рыла. В более зрелые годы и в других местах мне это никогда не удавалось.

Вот так я лежал в ожидании полунебесных даров и вдруг услышал, как мои двоюродные сестры в соседних домах, одна на вершине холма, другая в низинке, возле родника, перекликаются. Непонятное волнение охватило меня. Мне страстно захотелось, чтобы и этот летний день, и эта яблоня, шелестящая под ветерком, и голоса моих сестер – все, все, что вокруг,  – осталось навсегда таким же. Как это сделать, я не знал. Вроде бы все это надо было заново вылепить. Я это почувствовал сладостно хищнеющими пальцами. Через несколько минут порыв угас, и я, казалось, навсегда забыл о нем.

Но вот я пишу эту книгу. По мере продвижения замысла поэзия народной жизни все больше и больше захватывала меня. Вероятно, отсюда и размышляющий мул или героический буйвол как нелгущие свидетели ее. Животные не лгут, хотя собакам свойственно очаровательное лукавство». И даже наравне с людьми выступают в роли рассказчиков.

Искандеру удалось остановить мгновенье, и дольше века длится летний абхазский день с катящимися яблоками и детскими голосами. А село Чегем осталось только в романе, в реальности оно заброшено, там никто не живет, и это грустно. Хотя если книги существуют дольше, чем описанная в них «живая жизнь», – это ли не признак настоящей литературы и большого писателя?