Великий и прекрасный. Лев Жемчужников, Александр Бейдеман,
Лев Лагорио. «Портрет» Пруткова. 1853–1854
Сегодня исполняется 210 лет со дня рождения поэта и гражданина, афориста и драматурга, патриота своей великой Родины Козьмы Петровича Пруткова. Злые языки врут, что он – литературная маска и коллективный псевдоним писателей Алексея К. Толстого (знаменит не только Прутковым, но и прозой, стихами, в том числе и «Историей государства Российского от Гостомысла до Тимашева»), братьев Алексея, Владимира и Александра Жемчужниковых, а также Петра Ершова.
Да-да, того самого. Немного о нем. Студентом, в первой половине 1830-х годов, Ершов познакомился с Пушкиным. Показал ему своего «Конька-Горбунка». Пушкин ответил прямо и честно: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить». Окончив учебу, Ершов вернулся в родной Тобольск, работал учителем, затем инспектором и наконец директором Тобольской гимназии. Одним из его учеников был Дмитрий Менделеев. Писал стихи, рассказы и пьесы. Некоторое время в Тобольске жил Владимир Жемчужников, они с Ершовым приятельствовали. Результатом стала оперетта в трех картинах «Черепослов, сиречь Френолог». Точно определить степень его участия в ней довольно трудно, но так или иначе – он тоже в известном смысле Козьма Прутков. Точнее, «Петр Федотыч Прутков (отец)» – именно так подписана сия пиеса.
Братья Жемчужниковы более всего известны все-таки Козьмой, а вот Толстой – фигура, мне кажется, совершенно недооцененная. Тут, конечно, и Лев виноват, и красный граф Алексей Николаевич, и вообще как-то, что ли, не повезло. А ведь он один из первых русских фантастов («Встреча через триста лет», «Упырь» и пр.). Постановкой его драмы «Царь Федор Иоаннович» открылся Московский Художественный театр. «Средь шумного бала, случайно…» – тоже он. И «Князь Серебряный» – он. Даже умер – от передозировки морфия (которым лечился по указанию врача). Про «Историю государства Российского» и говорить нечего. Одних продолжений ее не счесть. А, скажем, такие стихи:
Он по струнам водил
и спадали
Волоса на безумные очи,
Звуки скрыпки так дивно
звучали,
Разливаясь в безмолвии ночи.
В них рассказ
убедительно-лживый
Развивал невозможную
повесть,
И змеиного цвета отливы
Соблазняли и мучили совесть.
Обвиняющий слышался голос,
И рыдали в ответ
оправданья,
И бессильная воля боролась
С возрастающей бурей
желанья;
И в туманных волнах
рисовались
Берега позабытой отчизны,
Неземные слова раздавались
И манили назад с укоризной;
И так билося сердце
тревожно,
Так ему становилось понятно
Все блаженство, что было
возможно
И потеряно так невозвратно,
И к себе беспощадная бездна
Свою жертву, казалось,
тянула,
А стезею лазурной и звездной
Уж полнеба луна обогнула.
Звуки пели, дрожали
так звонко,
Замирали и пели сначала,
Беглым пламенем синяя
жженка
Музыканта лицо освещала...
|
И ничего не кривобоко. Нормально живем.
Фото Владимира Захарина |
А вы говорите Брюсов, Бальмонт, Блок, Белый, Балтрушайтис…
Однако вернемся к Козьме Петровичу. Из официальных биографических сведений: «Козьма Петрович Прутков провел всю свою жизнь, кроме годов детства и раннего отрочества, в государственной службе: сначала по военному ведомству, а потом по гражданскому. Он родился 11 апреля 1803 г.; скончался 13 января 1863 г. В «Некрологе» и в других статьях о нем было обращено внимание на следующие два факта: во-первых, что он помечал все свои печатные прозаические статьи 11-м числом апреля или иного месяца; и во-вторых, что он писал свое имя: Козьма, а не Кузьма (…). В 1820 г. он вступил в военную службу, только для мундира, и пробыл в этой службе всего два года с небольшим, в гусарах (…). Вообще он был очень доволен своею службою. Только в период подготовления реформ прошлого царствования он как бы растерялся. Сначала ему казалось, что из-под него уходит почва, и он стал роптать, повсюду крича о рановременности всяких реформ и о том, что он «враг всех так называемых вопросов!». Однако потом, когда неизбежность реформ сделалась несомненною, он сам старался отличиться преобразовательными проектами и сильно негодовал, когда эти проекты его браковали по их очевидной несостоятельности. Он объяснял это завистью, неуважением опыта и заслуг и стал впадать в уныние, даже приходил в отчаяние (…). Между тем он пробыл в государственной службе (считая гусарство) более сорока лет, а на литературном поприще действовал гласно только пять лет (в 1853–54 и в 1860-х годах)...»
|
Пожалуй, самый известный из
«отцов» Пруткова. Илья Репин.
Портрет А.К. Толстого. 1896.
Государственный Литературный
музей |
Прутков – не первый и не последний плод коллективной шутки. Гомер, Шекспир, Шолохов – поговаривают, они такие же. Другое дело, что Прутков – символ. Символ государственности. В лучшем и главном смысле слова. Он – орел. Ну да, не двуглавый, а – сколько там – четырехглавый. Что в два раза лучше, чем двуглавый. Еще одну голову добавить – и почти пятиконечный, хотя голова, говорят, не конечность. А почему, собственно, не конечность? Козьма Прутков, полагаю, мог бы и басню по такому случаю написать. Он ведь баснописец, как Михалков. Жаль, не гимнюк, как тот же Михалков. Считается, что Прутков и сам в некотором смысле пародия, и стихи его тоже пародии. Ну вот пример. Итак, пародия:
Путник едет косогором;
Путник по полю спешит.
Он обводит тусклым взором
Степи снежной грустный вид.
(…)
Путник с гневом погоняет
Карабахского коня.
Конь усталый упадает,
Седока с собой роняет
И под снегом погребает
Господина и себя.
Схороненный под сугробом,
Путник тайну скрыл с собой.
Он пребудет и за гробом
Тот же гордый и немой.
А вот оригинал. Ага, автор – Алексей К. Толстой:
…Конь несет меня стрелой
На поле открытом;
Он вас топчет под собой,
Бьет своим копытом.
Колокольчики мои,
Цветики степные!
Не кляните вы меня,
Темно-голубые!
Я бы рад вас не топтать,
Рад промчаться мимо,
Но уздой не удержать
Бег неукротимый!
Я лечу, лечу стрелой,
Только пыль взметаю;
Конь несет меня лихой, –
А куда? не знаю!
Понимаете, они если и шутили, то и над собой тоже. Прутков – при всей своей острой социальности и сатиричности – еще и настоящий юмор. Конечно, он автор, допустим, такого сочинения «Проект: о введении единомыслия в России». Актуального, кстати, и по сей день. Ни единой буквы менять не надо, все про нас: «На основании всего вышеизложенного и принимая во внимание: с одной стороны, необходимость, особенно в нашем пространном отечестве, установления единообразной точки зрения на все общественные потребности и мероприятия правительства; с другой же стороны – невозможность достижения сей цели без дарования подданным надежного руководства к составлению мнений – не скрою (опять отличное выражение! Непременно буду его употреблять почаще) – не скрою, что целесообразнейшим для сего средством было бы учреждение такого официального повременного издания, которое давало бы руководительные взгляды на каждый предмет».
И тем не менее. Игра, шутка, дружеские посиделки. Остап Бендер сказал бы про него (или ему?): «Браво, гусар!» А самое главное, что ничего в России не изменилось. Живем каждый день все лучше и лучше, а домишко того и гляди рухнет.
А вы что хотели?