Русская обитель

Юрий Мамлеев. После конца: Роман.
– М.: Эксмо, 2011. – 320 с.

Мир, описанный в романе «После конца», можно было бы назвать «постапокалиптическим», если бы для традиционалиста Мамлеева это не выглядело двусмысленным и даже кощунственным. В самом деле в христианской традиции постапокалиптический мир – это преображенная Земля, Небесный Иерусалим, Царствие Божие, то есть, по сути, рай. Однако сегодня постапокалиптическим называют состояние вырождения и деградации, и, пожалуй, самое характерное изображение этого состояния – фильм Люка Бессона «Последняя битва» (1983). Изменение смысла богословского термина на прямо противоположный при желании можно рассматривать как еще один симптом предапокалиптического времени.

«После конца» резко отличается от поздних романов Мамлеева крепким динамичным сюжетом. Пружиной повествования является не коллизия идей (хотя и она тоже), а сквозная интрига – намерение одного из действующих лиц захватить власть. Кто-то может воскликнуть, что «старый Мамлеев вернулся». Это отчасти верно, хотя и звучит абсурдно, поскольку «старый Мамлеев» – это Мамлеев молодой, времен «Шатунов» и ранних рассказов.

Итак, 30-летний эзотерик Валентин Уваров непостижимым образом переносится в далекое будущее. И оказывается в жутком мире, рожденном сгущенным воображением Мамлеева.

Как рассказывает жрец Вагилид: «Состоялось глобальное столкновение двух противоположных начал. Одно из них увело избранных по духу туда, где иная земля и иное небо. Другая, падшая, так сказать, часть человечества тоже по-своему определилась, и живые, и мертвые. Все свершилось по древним пророчествам за некоторым исключением. Земля превратилась в вихрь Гнева Божьего. Казалось, все разрушено» (с. 33).

Поверхность Земли стала практически непригодной для жизни за исключением нескольких «пятен», на которых возникли государства Ауфирь, Страна деловых трупов, Неория и ряд более мелких. Как можно догадаться, представители этих государств особенно свирепы «от избытка своих полномочий». Это понятно – согласно традиционным учениям, в последние дни государственная власть не только не ослабнет, но даже усилится.

Самое страшное впереди... Фото Михаила Бойко.

Но как падшее человечество может сохраниться после очистительного Конца? Приходит в голову два ответа. Возможно, имеется в виду некий параллельный мир, ведь, согласно концепции Мамлеева, изложенной в «России вечной» (2002), наша Вселенная – это лишь одна из виноградинок на огромной космологической грозди. Во-вторых, возможно, что перед нами мир, в котором окончательные конец света и Страшный суд еще не наступили, а лишь приблизились на несколько столетий. Тогда это мир растянутого Апокалипсиса, что не противоречит традиционным доктринам, поскольку меры времени в них сугубо относительны.

Действие разворачивается в Ауфири, но ситуация в других странах мало чем отличается – разве что хуже. Религия, метафизика, искусство, литература запрещены наравне с зеркалами и всем, что способствует рефлексии. Зато легализованы все виды публичного разврата, сексуальное насилие, зоофилия (специальные лошадки для совокуплений). Разрешены такие отрадные услады, как безнаказанное убийство («людям у нас многое разрешается, убивай, например, когда нужно, а фактически – когда захочется») и каннибализм. Правда, в пищу разрешено употреблять только отдельную категорию граждан – «несуществующих», то есть людей, считающих самих себя несуществующими.

Чем-то особенно рутинным является педофилия. В сущности, каждый желающий может изнасиловать любого подростка, что беспрерывно и происходит. Самый страшный и комичный эпизод – посещение агентом Бюро аномальных явлений Крэком ауфирской школы. В вестибюле он видит плакат: «Половые сношения в этой школе строго запрещены. В крайнем случае можно попросить разрешения у директора и тогда идти в туалет».

Увидев взрослого мужчину, девочка Канус безропотно плетется в туалет. Крэгу приходится извиняться, что он не педофил:

«– Канус, я пошел бы с тобой в туалет, мне бы директор разрешил, но у меня дела, – Крэк развел руками. – Ты уж меня извини. Простишь мне?

– Я прощаю тебе, – важно ответила девочка» (с. 133–134).

Связь с высшими мирами полностью утрачена, границы с низшими мирами, напротив, истончились. Ауфирцы видят мелькание бесов, процветают чертомания и бесоложство, хотя эта тема скорее намечена, чем раскрыта.

Правда, рудименты религии все же сохранились – в основном у властителей. Чиновники среднего звена верят в Понятного: «Может быть, это не Бог в их сознании. Но Некто. Пусть он Некто, и вот этот Некто – Понятный, и они молятся Понятному <┘> Но есть вера в Непонятного» (с. 59). Поклонники Понятного как мантру повторяют перевернутую евангельскую фразу: «Плоть есть Слово».

В Непонятного верит горстка духовно развитых людей, прячущихся в подземельях. У этой горстки есть влиятельные покровители и в первую очередь Фурзд (фактически министр обороны), стремящийся свергнуть верховного правителя Террапа.

Наш современник Валентин Уваров, оказавшись в Ауфири, попадает в своеобразную русскую обитель. Это что-то вроде заповедника, в котором живут такие же «путешественники во времени», как и он, – русские люди из разных столетий.

Ауфирцы говорят на странном «шипящем» языке. Но обитель посещают старик Вагилид (кажется, здесь перекличка со знаменитым гностиком) и его дочь Танира, изучившие русский язык – разумеется, с помощью магии. Несмотря на духовное развитие, старик с дочерью – это люди последнего времени. Танира при всей своей красоте властолюбива, решительна, бесцеремонна и даже жестока. Вначале она напоминает Руну Бегуэм из «Блистающего мира» Александра Грина. Но постепенно ее образ смягчается, а на эту роль начинают претендовать извращенка Гнодиада и бестия Армана. Кстати, хотя это и случайное сходство, имена ауфирцев звучат очень по-гриновски: Тувий, Фурзд, Террап, Гардиста, Зурдан, Крамун, Арис и т.д.

...или уже позади. Фото Михаила Бойко

Для осуществления своих планов Фурзд отправляет тайного агента Крэка на поиски запредельного наркотика – «омста», в состав которого входит таинственное вещество – «сперма дьявола». В результате Крэк попадает в Ангеус – столицу Страны деловых трупов. Город представляет собой скопище небоскребов, превращенных в хранилища крионированных тел – «замороженных». А страна называется так, потому что слово «труп» имеет для жителей некоторый позитивный оттенок: «Суть в том, что они своих замороженных, боговлиятельных и богатых из властных высших структур тоже нередко называют трупами. Ну, а как их еще называть?! Не было ни одного замороженного, которого бы вернули» (с. 215). Крэк посещает одну из криоусыпальниц, где в прозрачных отсеках покоятся тела миллионеров.

При большом желании можно усмотреть, что Ауфирь с ее чертоманией – своеобразная экстраполяция России, а Страна деловых трупов – соответственно, США.

Замечу, что в романе есть несколько сюжетных тупиков и неувязок, что, впрочем, простительно, поскольку подобные тупики и неувязки встречаются и в реальной жизни. В общем, Крэк не достает омст, однако Фурзд свой план осуществляет – и вооруженным путем захватывает власть в столице Ауфири – городе Рипане. Страна деловых трупов с замороженными, «преисполненными надежд», гибнет в результате землетрясения.

Параллельно развивается роман Валентина с Танирой, которая ждет от него ребенка. Астролог Арис предсказывает, что этот ребенок станет Мессией. Но еще до его рождения временной вихрь возвращает Валентина в его, то есть в наше, время.

Судьба Ауфири остается под вопросом, поскольку Фурзд не ставит своей целью возвращение к «доисторическим» верованиям, объясняя это тем, что «они основаны на изменении, преображении сознания человека в некий образ и подобие божие, в некоторое духовное состояние. Но <┘> ни я, никто из нас, из нашего народа, не хочет стать иным, чем мы есть. Я хочу быть только собой, какой я есть, а не стать кем-то другим» (с. 84).

Но шанс на еще один цикл развития сохраняется – и связана эта надежда с рождением нового Мессии. Примечательно, что эта надежда даруется именно Ауфири с ее чертоманией, а не Неории, где процветает тупость, и не Стране деловых трупов, где процветает мертвечина. Потому что любая крайность чревата своей противоположностью, а тупость и мертвечина по определению бесплодны.