Евгений Лесин
Валерий Есипов. Житие великого грешника: Документально-лирическое повествование о судьбе русского пьяницы и замечательного историка-самоучки Ивана Гавриловича Прыжова.
– М.: Русская панорама, 2011. – 496 с. (Страницы российской истории)
Вот что пишет Достоевский в «Бесах» о «некоем Толкаченко»: «Странная личность. Человек, славившийся огромным изучением народа, преимущественно мошенников и разбойников, ходивший нарочно по кабакам (впрочем, не для одного изучения народного)». А вот что пишет Трифонов: «...Совершенно бесполезный и давно всеми забытый дядя, незадачливый бунтовщик, историк, благороднейший человек, бытописатель народного житья, живший сто лет назад». Речь идет об Иване Гавриловиче Прыжове, жена которого писала императору: «Я призываю благость Вашего Императорского Величества на человека, в силу несчастного стечения обстоятельств сделавшегося страдательным соучастником двух тяжких преступлений, и молю о Всемилостивейшем разрешении ему окончить жизнь на поселении в Сибири и освобожденным от каторжной работы, не совместимой с его расстроенным здоровьем». Не было ни благости от государя, ни милости. Вот что пишет Валерий Есипов, автор книги о Прыжове: «Священник подходил к каждому с крестом. Молодые поцеловали крест, а Прыжов, как пишет свидетель, махнул на него рукой и, подобравши цепи, первым взошел на эшафот» (...) Потом была в ожидании этапа Виленская тюрьма, где Прыжову, как писал один очевидец, пришлось исполнять средневековое наказание для строптивых – рыть и закапывать яму. Рыть, закапывать и снова рыть».
Я не буду никак комментировать, просто повторю: рыть и закапывать яму, рыть, закапывать и снова рыть. А потом была каторга, Петровский Завод, где отбывали срок декабристы, а «через девять лет, в 1881 году, Прыжов выйдет на поселение». Есипов признается: «В далеком Петровском Заводе прошло мое раннее босоногое детство (...) О Прыжове я тогда, конечно, и слыхом не слыхивал, но узнав уже в студенческие годы, что он жил и умирал в Петровском Заводе, о многом пожалел. С того момента и началось – это как его назвать? – увлечение, страсть...»
Да, страдательный соучастник Нечаева. «Все, кто присутствовал на суде, – пишет Есипов, – еще с первого заседания, – одни со злорадством, другие с недоумением, третьи с сочувствием – отметили резкую черту, отличавшую его от остальных подсудимых. Он был намного старше всех их, в большинстве своем двадцатилетних студентов».
Нечаев, убийство студента Иванова. Все, думаю, помнят, так что продолжу цитировать Есипова: «Прыжов не участвовал в убийстве. Он даже не дошел до грота. «Я видел только, что в двадцати шагах от меня шевелилась какая-то черная масса», – говорил он на процессе. Это подтверждали Успенский, Кузнецов и Николаев. Он «просто» стоял и смотрел».
 Великий грешник Иван Прыжов. Иллюстрация из книги |
Стоял и смотрел. Но не убивал. Но стоял и смотрел. И не было ни милости от государя, ни благости. И вот еще что. «Бесы» – немаленький по объему роман. А тут всего одна фраза – «в двадцати шагах от меня шевелилась какая-то черная масса», – а все сказано. И ничего добавлять не надо.
А слабость (не помешал ведь, стоял и смотрел), пишет исследователь, была. «Объяснить эту слабость прямым воздействием алкоголя, как предлагали многие (в том числе Ю.Давыдов), в данном случае нет оснований. Скорее речь идет о тяжелой абстиненции». То есть не пьяный был, а с похмелья. А Нечаев ему выпить не дал. Чтобы не помешал. Или чтобы не заснул и все-таки «участвовал».
Прыжов сопротивлялся убийству. Но в конце концов все-таки стоял и смотрел. Признавая и осознавая вину, «запретил своему защитнику каким-либо образом оправдывать себя этой своей слабостью, хотя по букве тогдашнего российского законодательства опьянение (или его последствия) служили в некоторых случаях обстоятельством, смягчающим вину (...) Отказ Прыжова от использования этого пункта в своей защите нельзя воспринимать иначе, как свидетельство высокого личного достоинства и готовности нести полную ответственность за свои действия в уголовной части обвинения».
* * *
Теперь о том, что он «ходил нарочно по кабакам (впрочем, не для одного изучения народного)». Вот что пишет в воспоминаниях издатель Либрович: «В книжный магазин М.В.Вольфа вошел невзрачной наружности человек, лет 40–45, одетый в рубище, и, показывая толстую, исписанную крупным почерком рукопись, обратился с вопросом:
– Не купите ли вы у меня вот эту «штуку» для издания?
Маврикий Осипович с удивлением посмотрел на странного «продавца рукописи» и, сомневаясь, чтобы этот оборванец мог быть автором ее, спросил, кому принадлежит рукопись.
– Это мой труд, – ответил посетитель. – Он заключает в себе историю кабаков в России».
Полное название: «История кабаков в России в связи с историей русского народа». Подробнее говорить не буду, потому что ее читать надо («Не касаясь сугубо коммерческого, некомментированного издания 1992 г. (М.: Дружба народов), можно отметить усилия издательских домов «Авалон» и «Азбука-классика» (СПб.), выпустивших в 2008–2009 годах три книги работ Прыжова, включая «Историю кабаков»...»).
 Россия не меняется совсем. И не изменится никогда. Рыть и закапывать. Фото Михаила Бойко |
Значение и величие «Истории кабаков», считаю, невозможно преувеличить. Для меня Прыжов вообще фигура, подобная Венедикту Ерофееву (в XX веке) или Ивану Баркову (в XVIII). Для меня. Кому-то, может быть, мил Достоевский или, пардон, Ломоносов. А в XX – ну, скажем, ну, я не знаю, Сталин там или Эдуард Асадов, мало ли было в прошлом веке литераторов или еще кого.
Прыжов много написал, не только про кабаки, написал он и про юродивых, и про каторгу. Он издан, о нем тоже пишут. Но, мне кажется, мало и недостаточно. И вот еще. Скажу честно: «История кабаков» мне гораздо важнее «Бесов». Во всех смыслах.
