Михаил Бойко
Тейяр и Федоров были против пакта со смертью.
Илья Чашник. Супрематизм. 1923. ГТГ, Москва.
1. Книга Светланы Семеновой «Паломник в будущее» (издательство «Русская христианская гуманитарная академия») – это не просто биография и очерк мировоззрения французского философа, богослова и палеонтолога Пьера Тейяра де Шардена (1881–1955). По сути, это сравнительное жизнеописание французского мыслителя и его русского предшественника Николая Федорова (1829–1903), переходящее в сравнительное изложение их мировоззрений.
2. Пьер Тейяр и Николай Федоров образуют любопытную пару. Конгениальность этих мыслителей бросается в глаза. Оба – «ежи» в терминологии Исайи Берлина, то есть паладины моноидеи, некоей доминанты, вокруг которой выстраиваются все их мечты и теоретические построения. Различие же между ними состоит в том, что первый типичный «тогдаст» (тот, чье итоговое мировоззрение возникает не сразу, а после нескольких изломов, озарений), а второй – типичный «всегдаст» (тот, чье мировоззрение на протяжении жизни остается практически неизменным, но лишь проясняется, детализируется). Этих терминов, введенных нами в статье «Красный, белый, квадратный» («НГ-EL» от 11.09.08), Светлана Семенова, конечно, не использует, но психологическое различие двух мыслителей от нее не ускользнуло: «В отличие от Пьера Тейяра, лишь постепенно и не скоро пришедшего от видения общих грандиозных реалий (материя, энергия, космос, единство, монада человечества┘) к «феномену человеческого» в его персональном преломлении, к глубинным экзистенциальным требованиям бессмертия всех когда-либо живших, чувство и мысль Федорова сразу и навсегда были интенсивно сосредоточены на этом требовании».
3. Кроме психологического различия есть одно идейное. Как известно, Тейяр прогнозировал, что развитие ноосферы пойдет «не в пространственном, а в психическом направлении┘ не покидая Земли и не выходя за ее пределы». Финалом эволюции станет сворачивание («внутренний возврат к самой себе») ноосферы с последующим отделением сознания, достигшего совершенства, от своей материальной матрицы. По мнению французского мыслителя, это предопределено эволюционными процессами центрирования, или конвергенции, как он выражался, а также «психической изогнутостью духа», как-то связанной с «геометрической сферичностью Земли». Этот блок идей Тейяра Семенова комментирует с наибольшим неудовольствием, сквозящим между строк раздражением, подчеркивая глубину и последовательность идей русских космистов, у которых завершение эволюции на Земле не только не становится «концом света», но, наоборот, служит отправной точкой для вселенской экспансии жизни и сознания.
4. Сегодня можно заключить, что ахиллесова пята обоих учений – это невозможность перекинуть мост от них к современному естествознанию. Во второй половине XX века выяснилось, что меридианы богословия, философии и науки сближаются не настолько быстро, как многим хотелось бы.
В частности, до сих пор ученым не удалось экспериментально доказать существование радиальной энергии, противостоящей, согласно Тейяру, возрастанию энтропии. Типичную ошибку совершают гуманитарии, апеллирующие в этой связи к синергетике – науке, исследующей процессы самоорганизации в неравновесных системах. В том-то и дело, что синергетика объясняет явление усложнения, то есть уменьшения энтропии в открытых системах (которые подпитываются энергией извне) с помощью одних только тангенциальных сил. Инами словами, нет ничего более далекого от аутентичной мысли Тейяра, чем отождествлять возникновение порядка из хаоса (в пригожинском смысле) и действие радиальной энергии. Это все равно что отождествлять ноосферу и Мировую паутину.
Мы коснулись лишь гипотезы Тейяра о существовании радиальной энергии, что уж говорить о возможности евхаристического преображения мира, плеромизации, пан-аморизации и федоровских чаяний – психократии, полной регуляции природы, воскрешения отцов (патрофикации) и т.д. Заметим, что генная инженерия, на которую возлагается столько надежд, имеет дело только с созданием новых организмов или с продлением времени жизни уже родившихся существ. Сегодня возможность воскрешения умерших организмов подкрепляется лишь богословскими аргументами (например, цитированием свт. Григория Нисского) или паранаучными построениями (вроде теории биопсиполя).
5. Мне хочется подкинуть сторонникам Пьера Тейяра и Николая Федорова другой аргумент, позаимствованный у гениального Отто Вейнингера. Этот пылкий австриец-максималист в свое время вступился за похороненную уже к середине XIX века теорию цветов Гёте и Шопенгауэра.
И вот из каких соображений: «┘Я решаюсь сказать (принимая во внимание, что по значению и глубине своих взглядов выдающийся человек поднимается над каким угодно состоянием науки): нет сомнения, что если Шопенгауэр и Гёте одного и того же мнения относительно теории цветов, то уже этого одного достаточно, чтобы a priori признать их правыми против всех физиков прошлого, настоящего и будущего┘» («Пол и характер», ч. II, гл. X). Перефразируем: нет сомнения, что если Тейяр и Федоров одного и того же мнения относительно┘
6. В этом номере (см. стр. 4–5) вы найдете беседу со Светланой Семеновой, в которой идет о речь о попытках художественного моделирования Общего дела Николая Федорова современными писателями – Владимиром Шаровым и Михаилом Поповым. Было бы странно, если бы аналогичные попытки не предпринимались и в отношении проекта Тейяра. Самая известная из них – роман Мишеля Уэльбека «Возможность острова» (это далеко не очевидно, так что спасибо питерскому философу Марату Салихову за подсказку).
Как и у русских коллег, у французского писателя получается карикатура на тейяровский мир, или, вернее, «трагикатура» (да простится нам этот неологизм). Виноват один пунктик, который, по мнению Уэльбека, в наибольшей степени мешает созреванию человечества, чреват постоянными «забастовками в ноосфере» и практическим поражением активно-эволюционного проекта. Это похоть, средоточие радикального зла (собственно, это моноидея Уэльбека, такого же «ежа», как Тейяр и Федоров). Именно она не позволяет преодолеть «монадологическую рознь» индивидуумов. Позволим себе объемную цитату: «Если было на свете что-то, что неизменно рождало во мне печаль или сострадание, короче, повергало в состояние, исключающее любую форму злобы или иронии, то именно существование Тейяра де Шардена – впрочем, не столько его существование само по себе, сколько тот факт, что у него есть или могут быть читатели, пускай и в ограниченном количестве. <┘> В 15 лет мне случайно попала в руки «Божественная среда», оставленная на вокзальной лавочке в Этреши-Шамаранд, видимо, каким-то обескураженным читателем. Через несколько страниц я взвыл; от отчаяния я даже разбил насос своего гоночного велосипеда о стену подвальной кладовки. Разумеется, Тейяр де Шарден был из тех, у кого, как говорится, «крыша поехала», но впечатление от него оставалось откровенно тягостное. <┘> К тому же он, естественно, разделял заблуждение всех левых христиан, да и христиан-центристов – скажем так, христиан, зараженных еще со времен Революции идеей прогресса, – а именно верил в то, что похоть – вещь простительная, маловажная, не способная отвратить человека от спасения души, а единственный настоящий грех есть грех гордыни. Ну и на каком месте у меня похоть? На каком – гордыня? И насколько я далек от спасения души? По-моему, ответить на эти вопросы не составляло большого труда. Паскаль, например, никогда бы не позволил себе вещать подобную чушь: когда его читаешь, чувствуется, что ему отнюдь не чужды плотские искушения, что он мог бы испытать сам все прелести вольнодумства <┘>. Если бы кто-нибудь вдруг обнаружил эротические записки Тейяра де Шардена, меня бы это в известном смысле успокоило; но я ни секунды в это не верю. Как же он умудрился так жить, этот возвышенный Тейяр, с кем он общался, чтобы составить себе настолько благостное и идиотское представление о человечестве – в то самое время, в той самой стране, где подвизались такие нехилые подонки, как Селин, Сартр или Жене?» («Возможность острова», гл. «Даниель 1,7»).
7. А вот итоговый вывод Светланы Семеновой не вызывает сомнений. То, что французский мыслитель даже не подозревал о существовании своего русского предшественника, – признак все еще глубокой раздробленности мира, или, говоря словами Тейяра, незрелости ноосферы┘
