Михаил Бойко
Даже спорт не спасает от расчеловечивания...
Пабло Пикассо. Игра в мяч. 1928
Андрей Рубанов. Хлорофилия.– М.: Астрель, 2009. – 314 с.
Вы пробовали сочную изумрудную мякоть 300-метрового стебля, растущего на тротуаре у вас под окном? Я тоже не пробовал. Но лет через 100, по мнению Андрея Рубанова, поедание мякоти станет обычным делом.
Не все знают, что ждет нас в будущем. Рубанов знает. В последней трети XXI века население России естественным образом сократится до 40 миллионов («Это сильно уязвляло национальную гордость граждан – но не до такой степени, чтобы граждане стали активно размножаться»). В какой-то момент Москва вместит всех граждан России. Проще говоря, все желающие переберутся в столицу и осядут. Обезлюдевшую Сибирь на выгодных условиях арендуют китайцы. В гиперполисе воцарится благоденствие под единственным лозунгом, способным объединить всех москвичей:
«ТЫ НИКОМУ НИЧЕГО НЕ ДОЛЖЕН».
А затем в одну прекрасную ночь вся Москва зарастет 300-метровыми стеблями – лоснящимися столбами черно-зеленого цвета, покрытыми чем-то похожим на чешую. Это, конечно, породит ряд неудобств – в частности, людям придется переселиться в небоскребы. Но вдруг выяснится, что мякоть чудовищных стеблей годится в пищу («Десяти граммов сырой мякоти стебля достаточно, чтобы человек получил суточную дозу энергии. В мякоти есть все. Растительный белок, витамины и углеводы. Это как питаться хлебом, орехами и оливковым маслом, только в концентрированном виде. Проглотил чайную ложечку – и весь день сыт»).
Единственная проблема в том, что мякоть стебля – это не только пища, но и психоактивное вещество. Нет, не наркотик. Наркотик – это медленная смерть и побочные ужасы, как то: ломка, передозировка и так далее. А сырую мякоть можно употреблять десятилетиями – и без всякого вреда! Герой романа Савелий Герц однажды попробует сырую мякоть, и она ему покажется чем-то вроде марихуаны: «Но если марихуана всего лишь расслабляла нервы, то мякоть стебля действовала по-другому, она изменяла саму личность, намекала на возможность особенной жизни – такой, где нет нужды, проблем, голода, суеты, а есть только безмолвная радостная неподвижность».
Как объяснит Савелию травоедка со стажем Илона, после употребления мякоти наступает «движняк», когда очень весело и хочется двигаться. А потом наступает «отходняк», который в чем-то даже лучше, чем «движняк», – это радость в чистом виде. При «отходняке» ничего не хочется – разве что воды и солнца, как растению. Все употребляющие траву очень много пьют воды («– Очень хочется пить», – сказал Савелий» – первая фраза романа) и чуть не дерутся из-за солнца (или ходят в солярии).
«Отходняк» не очень-то способствует работе, поэтому вначале травоедство охватит только низшие маргинальные слои общества (в романе они обитают на нижних этажах небоскребов), но вскоре мякоть научатся «возгонять». Этот процесс только называется «возгонка», потому что, как выяснится в середине романа, на самом деле это никакая не сублимация, а вот что: «Берут ведро сырого материла. Выпаривают воду – получается сухая фракция. Потом кладут под пресс и под огромным давлением сжимают, превращая вот столько, – Мусса раздвинул руки, – вот в такую таблеточку. – От прижал ноготь большого пальца к кончику указательного. – Если ты, скажем, три-четыре года каждый день закидывался седьмым или восьмым номером – считай, в одиночку сожрал целый взрослый стебель».
Мякоть высших степеней возгонки позволит постоянно пребывать в «движняке» и вести социально активный образ жизни. Но по карману эти таблетки будут только элите (обитателям верхних этажей небоскребов).
К концу романа окажется, что употребление концентрата мякоти вызывает процесс превращения человека в растение. На первой стадии человек покрывается зелеными пятнами, на второй – увеличивается в росте, окончательно зеленеет, пальцы на его ногах удлиняются (так формируется корневая система), речь становится односложной, он то и дело «зависает» с запрокинутым к небу лицом. На третьей стадии «расчеловечивания», как можно заключить, человекостебель пускает побеги┘
«Допустим, – скажете вы, – но зачем писать об этом романе?»
Во-первых, потому что Андрей Рубанов взял очередную планку. Предыдущие четыре его романа имели автобиографическую основу, а мастерство писателя – это в значительной мере искусство вымысла.
Во-вторых, что-то не припоминается другой роман о расчеловечивании путем превращения в растение, об этике и блаженстве растительного существования. Романов о зверолюдях и расчеловечивании путем превращения в животное – сколько угодно. Например, родственная «Хлорофилии» притча Лао Шэ «Записки о Кошачьем городе». Кстати, и людей-кошек испортило поедание наркотической мякоти – «дурманных листьев».
В-третьих, не стоит сводить роман Рубнова к примитивной дидактике, хотя автор дает к этому повод. Ну да, интересно оставаться человеком – передвигаться на двух ногах, а не стоять на одном месте, хотеть всего на свете, а не только воды и солнца. Но почему, собственно, Рубанов ввел в роман чудовищные, высотой почти с Останкинскую башню и как будто инопланетного происхождения злаки? Нужное для сюжета психоактивное вещество могло быть, скажем, синтезировано в какой-нибудь лаборатории будущего или выделено из какого-нибудь земного растения (похоже, получение абсолютно безвредной «радости в чистом виде» действительно не за горами). Бредовость сюрреалистичных 300-метровых стеблей призвана подчеркнуть, что мякоть – это необязательно мякоть и необязательно даже какая-то вещественная субстанция. Это метафора.
В самом деле, что такое телесериалы, реалити-шоу, бульварное чтиво и прочие дурманы, вызывающие медленное расчеловечивание? Разве это не сырая мякоть, которой набивает свою утробу обыватель, обитатель нижних социальных этажей?
А что такое рафинированный, изысканный, высокоинтеллектуальный продукт, который потребляют обитатели верхних социальных этажей – политическая аналитика, актуальное искусство, гламур? Это тоже мякоть стебля – но только второй, третьей, четвертой и так далее возгонки.
А разве роман «Хлорофилия» – это не мякоть? Конечно, мякоть. Вопрос только – какой возгонки. Но это и отличает удачную метафору – она автореферентна, самоотносительна. Рожденные благодаря метафоре смыслы можно загнать под пресс и возгонять сколько угодно раз. Главное – однажды остановиться.
Ибо как сказано в Священной Тетради Храма Стебля Господнего: «Иные стали искать, чем заняться, и решили очищать и концентрировать. И сказали: вот занятие, достойное нас! И улыбались, и призывали всех: очищай и концентрируй!
Очищай и концентрируй, но будь настороже. <┘>
Все, что можно очистить, очищай. Все, что можно концентрировать, концентрируй. Но однажды умей остановиться».
Так что читайте, очищайте и концентрируйте, но будьте настороже.
P.S. Признаюсь, что вот уже несколько дней не могу отделаться от наваждения. Как увижу по телевизору, в газете или Интернете чью-то физиономию, так невольно задаюсь вопросом: а в какой стадии расчеловечивания пребывает эта персона?
P.P.S. В одном из ближайших номеров читайте интервью с Андреем Рубановым.
