Нашатырь и Ностальгия

Консервативные вкусы советских вождей сыграли роковую роль...
Иллюстрация Виктора Гоппе из книги Д.Пригова "В краю жемчужном Бао Дая"

Соломон Волков. История русской культуры XX века от Льва Толстого до Александра Солженицына. – М.: Эксмо, 2008. – 352 с. (Диалоги о культуре).

Новая книга культуролога и профессионального интервьюера Соломона Волкова (р. 1944) – это, конечно, не учебник. Это скорее легкоусвояемый набор сведений о русской культуре, необходимый для поддержания светской беседы. С наибольшим интересом «Историю культуры XX века» прочтут люди любознательные, пытливые, но имеющие лишь отдаленное представление о предмете повествования. Впрочем, для автора, уже более тридцати лет живущего в США, наверное, извинительно ориентироваться на англоязычного читателя. Неудивительно, что книга одновременно вышла на двух языках. Только по-английски – под заголовком The Magical Chorus («Волшебный хор»).

Во вступлении Волков пишет, что «данная книга, первая в своем роде на любом языке». Возможно. Но не потому, что, как далее утверждает автор, «комплексной презентации этой проблемы до сих пор еще не было». Попытки такие предпринимались. В продаже имеется несколько десятков учебников с названием «История русской культуры». Но никто еще не проделывал это в столь увлекательной, доступной и рассчитанной на неофитов манере, соблюдая при этом взвешенность и объективность.

Есть и еще один момент – личное знакомство автора со многими своими героями. При этом, несмотря на обильные извлечения из его предыдущих книг, слишком уж навязчивых и бросающихся в глаза самоповторов Волков старательно избегает. Оттого образы Шостаковича, Ахматовой и Бродского получились на этот раз несколько размытыми.

Вообще портреты героев Волкова выписаны по стандартной схеме: 1) как выглядел; 2) с кем спал; 3) как сострил; 4) что отчебучил. Вот что сообщается, например, об Исааке Бабеле. «Коренастый ироничный очкарик». Спал с женой всесильного наркома НКВД – Евгенией Хаютиной-Ежовой (сложнее, впрочем, назвать тех, кто с ней не спал). Сказал о коллективизации, что «весь этот грандиозный процесс оказался растерзанным в моем сознании на мелкие несвязанные кусочки». Успел побывать, по собственному признанию, сотрудником ЧК.

Но за задушевно-бесцеремонным смакованием скандальных подробностей следует вывод: «колоритные, отточенные рассказы Бабеля принадлежат к числу высших достижений русской прозы», а «по умению держать дистанцию между автором и героями Бабеля можно сравнить с Чеховым». Кратко, но в целом верно. Неудивительно, что новый «кладезь анекдотов» (так Лев Данилкин отозвался об одной из предыдущих книг Волкова) читается на одном дыхании.

Сухой остаток от этого чтения – некая мнемоническая схема, перечень ключевых фигур, условная карта русской культуры. Но пробелы в этой схеме вполне могут быть восполнены чтением других книг. Кому-то такой подход к культуре может показаться легковесным, а между тем он восходит по меньшей мере к Диогену Лаэртскому, книга которого и сегодня служит не самым худшим введением в античную философию.

Горький считал, что «великие художники и в грехах своих являлись крупнее обыкновенных грешников». А уж русские люди в этом отношении всегда были большими затейниками. Русская культура XX века – это еще не затвердевший объект. И того, кто не чурается сырых закоулков русской культуры, ждет много неожиданного. Волков – не чурается. Подносит ватку с нашатырем к носу то одного, то другого покойника и устраивает допрос с пристрастием.

Несколько лет назад в интервью нашей газете Волков так обосновал свой подход: «Без личной жизни - ерунда. Личная жизнь неминуемо является частью творчества. Часто бывает: художник изобразил в виде Иуды личного врага. Как Данте, который всех своих врагов разместил в аду или в лучшем случае в чистилище. То же у композиторов» («НГ-EL» от 02.12.04).

Если же говорить о какой-то концепции, то сводится она как будто к следующему. У советской власти после революции был один несомненный и надежный союзник – романтически влюбленная в нее радикальная творческая интеллигенция. Однако консервативные вкусы лидеров большевиков сыграли роковую роль. Советская власть использовала авангардистов и новаторов их в качестве эффективных штрейкбрехеров, а затем отвергла. Как ни парадоксально, канонизация Маяковского обозначила конец какого бы то ни было реального участия актуального авангардного искусства в культурном развитии страны.

Интеллигенции было предложено, как пошутил Сигизмунд Кржижановский (которому в книге не нашлось места), выбирать – пост или пост: «Одним – бессменно на посту, другим – литературное постничество». Причем на литературное постничество, а то и на смерть, были обречены самые идейные сторонники советской власти.

А далее был брак по расчету советской бюрократии с прагматически настроенной интеллигенцией и постепенное взаимное охлаждение.

Итог известен. Бессмысленно спрашивать, кто погубил Советский Союз. Трагедия СССР напоминает детектив Агаты Кристи «Восточный экспресс». Имя убийцы назвать невозможно. Есть коллективный убийца – все пассажиры вагона. Не только интеллигенция, но почти каждый гражданин СССР вонзил в тело издыхающего гиганта свой маленький, но отточенный кинжальчик.

В эмиграции, наверное, лучше всего осознается хрупкость и уязвимость русской культуры. Культурное влияние современной России на Запад – исчезающе малая величина. Может быть, этим объясняется интерес автора к бьющим набат русским писателям-националистам: Олегу Платонову, Вадиму Кожинову, Игорю Шафаревичу. И озабоченность, проглядывающая в заключительных словах книги: «Страна стоит перед культурными и демографическими вызовами, которые угрожают самому ее существованию. На эти вызовы нет простых ответов. Россия вновь, как и в начале XX века, вышла на перекресток дорог и выбирает собственный путь».