Евгений Лесин Войнович давно уже не писал чистой прозы, беллетристики. Все больше мемуары и публицистику. И самые трагические страницы в его новой книжке – предисловие, где он объясняет почему. Однако: «Я стер пыль с компьютера и остервенело застучал по клавишам, испытывая необычайное, давно забытое вдохновение. На семьдесят пятом году жизни я работал, как в молодости» (что, как и почему – узнаете из упомянутого предисловия, тоже в своем роде роман).
Однако «Чонкин». «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина. Книга III. Перемещенное лицо». Приключений – больше, смешного – меньше. Действие начинается в конце войны, кончается перестройкой. Чонкин, как раньше, попадает из передряги в передрягу: его везут на самолете к Сталину (опять ошибочно приняв бог знает за кого), летчик же (родственник ученика Пржевальского) данный самолет угоняет (чтобы раскрыть страшную тайну, но о ней позже), Чонкин попадает в НТС, лагерь перемещенных лиц, на американскую фермеру etc. В конце концов, конечно, становится богатым фермером и приезжает в Россию. И здесь уже чем-то напоминает (мне так показалось, во всяком случае) автора, тоже вернувшегося в свое время в Россию из эмиграции.
Что до тайны, то она по-солдатски проста: Сталин – сын Пржевальского и лошади. То есть тут вам уже не Маяковский, если верить которому все мы немножко лошади. Сталин – лошадь совсем не немножко, а наполовину. Другими словами, кентавр.
Когда я читал первую часть «Чонкина», я и не знал, что он написан в модном сейчас жанре альтернативной истории. Он в принципе давно уже модный, но сейчас особенно. «Остров Крым» Аксенова – тоже альтернативная история. Да и «Москва 2042» Войновича... Хоть и антиутопия, конечно.
Однако вернемся к Чонкину. Главный герой – солдат. Главный злодей – кентавр Сталин. Сразу возникают параллели. Например, вот молодой прозаик Алексей Лукьянов. Молодой, но уже лауреат Новой Пушкинской премии, и у Путина побывал. У него в повести «Спаситель Петрограда» главный злодей – Крокодил, а главный герой – кентавр. К тому же – двойник государя (большевики не выиграли в 17-м году, вот у нас и государь). Так он и спас Петроград (еще раз), став двойником (про двойников там вообще много). Кентавр – двойник человека. А у Войновича Берия Сталина двойником заменяет. Двойник, бывший артист, игравший вождя, сидит в Кремле, а Сталин пьет водку и играет в театре роль Сталина (Железная маска, как же иначе – тоже ведь история, к тому же альтернативная). Тут человек – двойник кентавра. Забавные сближения.
Насчет двойников. Я вот, скажем, Пелевина в отличие от Сорокина не люблю. То есть я Сорокина тоже не люблю, но Пелевина совсем не люблю – потому что он не пострадал, как все русские писатели, его, например, калоедом не обзывали. Так что я Пелевина, хотя и люблю (а куда мне на самом деле деваться, если все вокруг любят?), но Сорокина люблю больше. И тем не менее, говоря о двойниках, Сталине и Железной маске, не могу не вспомнить «Реконструктор» упомянутого Пелевина (там двойник Сталина просто сидит на другом двойнике Сталина и третьим погоняет).
Те, кто попроще, начнут, конечно, последние романы Пелевина с Сорокиным вспоминать. Сорокин, мол, с «Днем опричника» – чистый антиутопист («Москва 2042»), Пелевин с «Empire V» – ага, исторический альтернативщик. Или альтернативный историк. Да ну их, Пелевина и Сорокина. Прямо как Пушкин и Лермонтов. Надоели уже. Я вот больше Петра Шумахера (1817–1891) как стихотворца люблю. Не знаете? Очень зря.
Есть еще прозаик Андрей Курков. «Сады господина Мичурина». Сюжетно чуть дальше, стилистически ближе. Мичурин путешествует на корабле, большой такой корабль-сад. Думает, что научный эксперимент, а выясняется – чтобы взорвать Америку. У Куркова сам ход повествования ближе к Войновичу. Неспешно так, Лукьянов же пишет жестче, злее и короче.
Или, например, детективы о молодом Ленине, написанные Даниэлем Клугером и Виталием Бабенко. Там Ленин – сыщик. Правда, тут уж ближе Олег Кудрин и его «Фондурин 917» – пародия на Акунина, которая, как у нас часто бывает, лучше самого Акунина. Что там еще? Да просто страшно перечесть – «Американская дырка» Крусанова, «Отче наш» Анатолия Сударева...
Войнович, короче, угодил в самое жерло актуальной русской прозы. «Наворотил» же не меньше своих молодых коллег (которых, может, не только не читал, но и вряд ли знает по именам). А вы говорите – 75!
Хотя, конечно, грусти в романе много больше, чем смеха. Всех в конце концов жалко. И Сталина (а еще больше его двойника, артиста, который засел в Кремле, оставив место в театре вождю, подарив ему чуть ли не счастье), и Берию, и Нюру (его любовь с самой первой книги), и даже Чонкина, потому что он получил все, а любовь – упустил. Так что, по сути, ничего и не получил. Такой вот неожиданно русский роман.
